— Прощай… — бросил он наконец с нервной веселостью.
Сразу же дверь открылась снова, и женский голос испуганно бросил:
— Жан! Жан!.. Сжалься!
— Еще чего!
— Постой, Жан. Теперь ты не сможешь отказать мне в этом. Послушай…
Он направился к двери.
— Послушай, сейчас я умру.
Он не остановился. Она ползла на коленях. Конечно, она ползла на коленях по красному, сомнительной чистоты ковру гостиничного номера; казалось, было воочию видно, как она цепляется за брюки мужчины, а тот отпихивает ее ногой.
— Клянусь… клянусь… клянусь… Она икала, слова застывали у нее на губах.
— …что я отравилась.
Хлопнула дверь. Шаги прозвучали по коридору и стихли на лестнице.
Снизу донеслось слабое эхо разговора между уходившим мужчиной и портье в черном.
Г-н Монд стоял в темноте посреди комнаты. Нащупал выключатель и удивился, увидев себя в рубашке и босиком. Он подошел к двери в смежную комнату, прислушался, но безуспешно: ни рыданий, ни вздохов.
Тогда он покорно поднял с пола валявшиеся у кровати брюки, к которым до сих пор не привык. Домашних туфель у него не было, и он надел ботинки, не завязывая шнурков.
Он бесшумно вышел из комнаты, постоял у соседнего номера и робко постучал. Никто не ответил. Он нажал ручку, все еще не решаясь открыть дверь.
Наконец он услышал едва различимый звук, словно кто-то задыхался и силился глотнуть воздуха.
Он вошел. Номер, как и у него, разве что чуть побольше. Зеркальный шкаф открыт настежь, дверь в ванную тоже. На полу сидела женщина в забавной позе, вроде китайского бонзы. Платиновые волосы падали ей на лицо.
Глаза у нее были красные, но сухие. Сложив руки на груди, она смотрела в пространство.
Женщину, казалось, не удивило его появление. Однако она все же заметила его и, не шевелясь, не говоря ни слова, смотрела, как он подходит к ней.
— Что вы сделали? — спросил г-н Монд.
В расстегнутых брюках, с уже редкими, всклокоченными, как утром после сна, волосами, в незашнурованных ботинках, он не сознавал, на кого сейчас похож.
— Закройте дверь, — вздохнула она. Потом спросила:
— Он ушел, да?
И, не дождавшись ответа, закончила:
— Я знаю, он больше не вернется… Как глупо! Последние слова она прокричала с недавним исступлением, воздев руки к небу, которое словно осуждала за глупость мужчин.
— Как глупо!
Опираясь на пол руками, она попыталась подняться и в какой-то момент встала на четвереньки. Под коротким черным шелковым платьем в обтяжку виднелись длинные ноги в чулках телесного цвета. Губная помада и тушь на ресницах чуть размазались, придавая женщине вид выцветшей куклы.
— Что вы здесь делаете?
От усталости она еле держалась на ногах, но не решалась лечь в уже приготовленную ко сну постель и подозрительно смотрела на вошедшего к ней мужчину.
— Я слышал, — пробормотал он. — Испугался… Вы же знаете…
Она скривилась: ее тошнило. И совсем тихо, словно рассуждая сама с собой, простонала:
— Хорошо бы, если б меня вырвало!
— Вы что-то приняли, да?
— Гарденал.
Она ходила взад-вперед, прислушиваясь к происходящему в ней, лоб ее озабоченно наморщился.
— Я всегда носила в сумочке гарденал: для него — он плохо засыпает…
Господи!
Она сцепила руки и заломила их, чтобы вызвать новый приступ.
— Меня никогда не рвало? Может, это и к лучшему.
Я подумала, когда он узнает, что я…
Женщина струсила. Ее охватила паника. Обезумевшие глаза пристально смотрели на незнакомца, она умоляла:
— Что мне делать? Скажите, что мне делать?
— Я вызову врача.
— Только не это. Вы не знаете… Нет ничего хуже. Тогда его арестуют, и он опять скажет, что я…
Она не могла стоять на месте и расхаживала взад-вперед по ограниченному пространству комнаты.
— Что вы чувствуете?
— Не знаю… Мне страшно… Если бы меня вырвало…
Монд тоже не знал что делать. Оставить ее и бежать к врачу за рвотным не приходило ему в голову, вернее, это казалось ему слишком сложным.
— Сколько таблеток вы приняли? Она разозлилась, взбешенная его беспомощностью, а может быть, и нелепостью его облика.
— Ну почем мне знать? Все, что оставалось в тюбике. Шесть-семь. Мне холодно.
Она набросила на плечи пальто, взглянула на дверь, явно намереваясь искать помощи на стороне.
— Подумать только, он меня бросил…
— Послушайте, давайте я попробую. Моя дочь тоже однажды проглотила таблетку.
Оба говорили бессвязно, а тут еще постояльцы с четвертого этажа, очевидно решившие, что продолжается скандал, стучали в потолок, требуя тишины.
— Идите сюда. Откройте рот. Не мешайте.
— Вы делаете мне больно.
— Потерпите. Да стойте же!
Он поискал, чем бы пощекотать ей в горле, и оказался настолько беспомощным, что взял у нее платок. Она держала в руке этот маленький твердый комочек, который Монд расправил и скатал жгутом.
— Ой, вы задушите меня… Ой! Одной рукой ему пришлось крепко ухватить женщину за голову, и он удивился, какой у нее маленький череп.
— Не напрягайтесь… Моя дочь тоже напрягалась… Так, хорошо. Еще немного. Ну как?