Бегство г-на Монда

Она говорила шепотом. В углу напротив спал седой, очень пожилой мужчина, а его жена, тоже немолодая, следила за ним, как за ребенком. Видимо, он плохо себя чувствовал, поскольку она уже давала ему маленькую зеленую таблетку. Она смотрела на Жюли и на г-на Монда. И Монду было стыдно, потому что он догадывался: она плохо думает о них. А еще потому, что она сердилась на Жюли: дым сигареты мог потревожить старика, но сказать об этом она не решалась. Поезд отошел от станции.

— Ты знаешь Ниццу?

Теперь «ты» не казалось уже столь естественным. Жюли употребила его явно преднамеренно. Г-н Монд мог бы поспорить, что сделала она это из-за дамы напротив: это было вполне логично и соответствовало сложившейся ситуации.

— Немного. Не очень хорошо.

По правде сказать, он провел там со своей первой женой три зимы подряд после рождения дочери: ребенок страдал бронхитом, и в то время врачи еще рекомендовали в таких случаях Ривьеру. Монды останавливались в большом буржуазном отеле на Английском бульваре.

— А я совсем не знаю.

Оба замолчали. Она докурила сигарету, неловко притушила окурок в узкой медной пепельнице, закинула ногу на ногу, потом в поисках удобного положения вновь вытянула ноги-Монд ясно видел их в голубоватой темноте, укуталась в шелковый платок и в конце концов положила голову на плечо спутника.

Это тоже пробудило в нем воспоминания… Впрочем, нет! В этой позе он десять, сто раз видел других, пытался представить их чувства, а теперь сам стал одним из действующих лиц, и молодой человек, стоявший в коридоре, — он, должно быть, сел в Тулоне — смотрел на него, прижавшись лицом к стеклу.

Потом последовали шествие по вокзальным перронам, через пути, привычная неспешная толкотня у выхода, поиски билетов по всем карманам…

— Уверяю, вы сунули их в левый кармашек жилета.

Она снова говорила ему «вы». Со всех сторон выкрикивали названия гостиниц, но она никого не слушала. Выбирала дорогу сама. Шла прямо, пробираясь через толпу ловчее спутника, и когда они вошли в здание вокзала, сказала:

— Багаж лучше оставить в камере хранения.

У них было только по чемодану, однако чемодан Жюли был тяжелым и, главное, громоздким. Таким образом, выйдя из вокзала, они не выглядели приезжими. Они сразу же направились к центру города; стояла теплая ясная ночь, но некоторые кафе были еще открыты. Вдали светились огни казино, и отблески их ложились на гладь залива.

Жюли не выражала ни восторга, ни удивления. Она несколько раз подворачивалась на высоких каблуках и теперь держала мужчину под руку, но вела все-таки она. Не говоря ни слова, она шла вперед со спокойствием муравья, которым движет инстинкт.

— Это и есть знаменитый Английский бульвар, да? Фонари, уходящие в бесконечность. Широкая полоса бульвара вдоль моря, маленькая желтая брусчатка, пустые скамейки, вереницы машин перед казино и роскошными о гелями.

Жюли не восхищалась. Она все шла, поглядывая на улицы, которые они пересекали, наконец свернула в одну из них, приблизилась к жалюзи, закрывавшим дверь пивной, заглянула в щель.

— Зайдем посмотрим?

— Это же кафе, — возразил он.

Но она указала на дверь в том же здании, рядом с кафе, на вывеску белыми буквами «Отель» над ней. Они вошли в освещенное пространство. Жюли устало опустилась на темно-красную банкетку и сразу же — там было много народа-открыла сумочку, поднесла к лицу зеркальце и провела по губам помадой.

— Есть хотите? — спросила она г-на Монда.

В Марселе они не поужинали: перед отходом поезда, пока еще было время, они не успели проголодаться.

— Что у вас есть?

— Отличные равиоли. Если желаете, луковый суп для начала. Или бифштекс с кровью.

Некоторые столики были уже заняты — люди ужинали; перед Мондом и Жюли тоже поставили приборы. Несмотря на свет электрических шаров, в воздухе, словно гризайль, витала усталость. Присутствующие говорили тихо, ели с полной серьезностью, как полагается на настоящей трапезе.

— Посмотрите в угол налево, — шепнула она.

— Кто это?

— Не узнаете? Парсонс, один из трех братьев Парсонс, воздушных акробатов. С женой. Не стоило бы ей надевать этот костюм — она в нем какая-то маленькая и толстая. Она заменила в номере Люсьена, одного из братьев, с которым в Амстердаме случилось несчастье.

Обычные люди. Мужчина, на вид лет тридцати пяти, выглядел, скорее, хорошо одетым рабочим.

— Должно быть, они здесь на гастролях… Смотрите! Тремя столиками дальше…

Жюли постепенно оживлялась, ее апатия исчезла; чтобы подчеркнуть сказанное, она то и дело хватала спутника за руку, надеясь вызвать у него восхищение.

— Жанина Дор! Певица.

Певица с бледным лицом, обрамленным лоснящимися волосами, с глубокими тенями вокруг огромных глаз, с кровавым ртом, черная, словно ворон, трагическая и надменная, сидела за столиком одна, распахнув манто, и ела спагетти.

— Ей, пожалуй, за пятьдесят. Несмотря на возраст, только она умеет своими песнями держать зал по часу в напряжении. Я должна взять у нее автограф.