щий в Восточный Иерусалим. Я спутала в сумерках цифры, как
все просто и случайно. Ах, Сергей Довлатов, куда увел ты меня
в этот иерусалимский дождь?
А дождь тем временем прошел. За окном в тусклом осве-
щении я четко видела башенки минаретов, пустые улицы, оди-
нокие фигуры спешащих арабских женщин, плотно задрапиро-
ванных в черные либо белые одежды. Католические монахини
176
Бегство из рая
в серых платьях-плащах с огромными белыми крестами на гру-
ди медленно и спокойно вышагивали строем по направлению к
костелу, который стоял одиноко и грустно вдали от арабских
декораций. Как вести себя? К кому обратиться? На цепочке у
меня легкомысленно болталась Звезда Давида в безукоризнен-
ной перламутровой оправе; да еще короткая кожаная юбка, пре-
дательский элемент Западного морального разложения, свиде-
тельствовала, что я здесь не своя, чужая.
Водитель оказался арабом средних лет, знающим (да, да,
удивляйтесь!!!) русский язык. Это, наверное, и спасло меня. По-
русски он приказал мне ехать до конечной остановки и потом
вместе с ним через 20 минут ехать обратно этим же маршру-
том. По его голосу я поняла, что здесь не шутят.
Cо мной могло произойти все, что угодно, но эти улицы, эти
камни древней брусчатки, эти окна чужих домов будут молчать.
Это чужая территория и чужая жизнь. Моя судьба зависела
от такого пустяка, как глупая случайность, впрочем, как и все в
этом непрочном мире. Был конец 1999-го. Я тогда еще не знала, что нас ждет жесточайшая двухлетняя интифада, линч наших
ребят в Рамалле, Дельфинариум, кафе «Момент» и «Сбарро» и
еще, и еще, и еще Да что говорить? Вы всё это сами знаете.
А память возвращает меня в оставленные так давно ауди-
тории, где я читаю лекции по истории архитектуры, и мои сту-
денты-палестинцы приносят мне роскошный букет белой пер-
сидской сирени. Конец семестра, на душе так легко и прекрасно; нет ненависти, нет страха, а есть только ощущение свободы, молодости, и все еще впереди. Может, этот хмурый водитель
мой бывший студент из той, забытой во времени, аудитории, где
до сих пор можно сойти с ума от запаха персидской сирени?
Кстати, она не растет на Ближнем Востоке.
Обратно мы ехали молча остановок 5-7, а потом фильм раз-
ворачивался в обратном направлении. Религиозный район Меа-
Шеарим вдруг неожиданно ворвался черно-белой расцветкой
средневековых одежд и таким родным гортанным ивритом пе-
177
Ирина Цыпина
ремешанным с идишем, а потом улица Яффо, наполненная сме-
хом и громкими голосами нашей неуправляемой, самой шумной
в мире, молодежи, а потом, возле Французской площади эле-
гантные пожилые американцы, обвешанные всякой оптикой, а в
Тальпиоте солдаты в хаки, с обветренными волевыми лицами, автобус опять был полон людей, смешались языки, наречия, сти-
ли, автобус жил своей обычной жизнью.
Выходя из автобуса, на ходу я поблагодарила водителя на
иврите. Он либо не расслышал, либо сделал вид, что не слышит.
Мы ведь с ним были из разных миров. Он не хотел понимать
мой иврит. После этого случая в автобусах я не читаю. Но когда
случайно взгляд останавливается на книжной полке, я вспоми-
наю слова из той довлатовской книжки: «О, Господи! Какая
честь! Какая незаслуженная милость: я знаю русский алфавит!».
ЧУЖАЯ РОЛЬ
«И чего нет, того нельзя считать »
(Екклесиаст, гл.2,3)
На книжной полке, доставшейся от бывших жильцов, я об-
наружила старенький карманный «Панасоник» и несколько за-
бытых кассет. Об этих людях я почти ничего не знала, но слы-
шала, что они разъезжаются навсегда; что он, выдержав все
круги ада эмиграции и построив жизнь заново с белого листа,
«сломался», влюбившись в какую-то юную особу и уезжает с
ней в Канаду, бросая жену, с которой прожил более двадцати
лет, и двоих детей-подростков. Впрочем, их тривиальный сю-
жет мне был совсем не интересен. Я почти не запомнила их лиц: заплаканное лицо растерянной, потерявшей все и вдруг женщи-
ны; хмурый, колючий взгляд ее бывшего супруга. Ну чем им
178
Бегство из рая
помочь? Да и нужно ли, если прошла любовь? В эмиграции мы
интуитивно прячемся от чужой боли срабатывает здоровый
инстинкт самосохранения, но
Случайно нажав магнитафонную, клавишу я вошла в чужой
мир, без приглашения, наугад, как в придуманный кем-то роман.
Это были страницы дневника, начитанные на кассету о первых
днях эмиграции в этой непонятной, жаркой, полной мистики и
тревоги, стране. Наверное, тогда Она хотела сохранить эту за-
пись, чтобы когда-нибудь вспомнить, оглянуться, но, расстава-
ясь с мужем, ей захотелось уничтожить все свое прошлое, как
ненужное напоминание, жестокий урок крушения и непредсказу-
емости поступков даже самых близких и родных людей. Про-
зрачный женский голос исповедально вибрировал в магнитофон-
ном эфире, и через помехи и треск со старой кассеты мощным
потоком струились живые чувства. Не могу понять, почему так
часто, через столько лет, я возвращаюсь к Ней, незнакомой и
непонятной?
И кто поймет, кто сможет объяснить логику поступков Муж-
чины и Женщины? Кто кого способен осудить?
Она читала очень тихо, почти шепотом, и от этого мне каза-
лось, что все, о чем она говорит, до сих пор Ее волнует и не
отпускает.
*****