Бегство от одиночества

— Ничего, ничего. Я как раз собралась искать Бандита, — хозяйка встала из-за стола и, выражая полное безразличие к гостье, покинула комнату. Но Ханна могла поклясться, что она стоит за стеной.

— Непривычно видеть тебя столь рано. В родительском доме ты могла потратить больше часа на приведение себя в порядок.

— Теперь я в другом доме, где мне плохо. Я хочу домой! — с жаром произнесла миссис Уилсон.

Когда Ханна увидела ее, настроение от злорадного переменилось к опустошенному, потому что за две недели беззаботная, порхающая Лидия исчезла, и теперь перед ее взором стояла понурая молодая женщина, которая перед ней еще пыталась держаться и показывать гонор.

— Отправь письмо родителям! — попросила Лидия, и появившаяся в душе Ханны жалость тут же растворилась в море раздражения.

— Ты можешь отправить сама.

— Ален не позволяет. Он, его мать и злющая Мэгги постоянно следят за мной. Не дают шагу ступить.

— Напомнить, что благодаря тебе, я тоже сижу в этом городишке и не могу уехать. Это была твоя задумка, ты сама этого хотела, так чего теперь от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты отправила письмо, — упорно настаивала гостья.

— Нет. С Аленом и родителями разбирайся сама.

— Ты черствая, как сухарь!

— Зато ты, сама доброта и кротость.

Поняв, что грубостью ничего не добьется, Лидия сменила тактику. С печальным, почти трагичным лицом она в отчаянии сжала кулаки, но Ханна опередила ее:

— Заламывание рук и слезы не помогут. Я не твой отец, с которым срабатывали подобные уловки.

— Ну, пожалуйста, Ханна! — жалобно ныла миссис Уилсон.

— Нет. Сама ввязалась, тебе и решать. Нашла смелость сбежать от родителей, сможешь и письмо отправить. Настало время взрослеть.

— Тебе сложно сделать доброе дело? Ты же раньше носила письма!

— За это и поплатилась! Больше не желаю. Разбирайся сама!

— Тогда я расскажу всем в Блумсберге!

— Плевать! Хоть на улице кричи! — со злорадством вспылила мисс Норт. — Думаешь, я поехала с тобой, потому что боялась? Нет. Я хотела уехать, и обстоятельства совпали. Так что с Аленом и его семейкой разбирайся сама. И ты получила то, чего всей душой жаждала. Если это все, что хотела сказать, можешь не терять время.

— Я заплачу, — упрямо предложила гостья.

— Моё честно заработанное жалование жду уже который год! — зло рассмеялась Ханна. — Мне ни от тебя, ни от твоей семьи ничего не надо!

— Но я боюсь его. Ты должна меня понять, — твердила миссис Уилсон, не собираясь отступать.

— И я боюсь его, поэтому еще тут. Ты — равнодушная и эгоистичная, и тебя не волнует, что будет с другими. Общение с Марвелами многому научило меня. А я быстро учусь, поэтому мне нет дела, страшно тебе или нет, потому что тебе до меня тоже не было дела.

— Ты не можешь быть такой черствой!

— Ну, ты же могла! Твоя мать могла! И жили вы спокойно, не мучаясь душевными терзаниями, и я как-нибудь проживу.

— Я всем расскажу, что ты шлюха! — пригрозила Лидия.

- Мозоль на языке не натёрла, рассказывая обо мне гадости? Думаешь, я не знаю, что ты обо мне рассказываешь?

— Это не я, это Мэгги!

— А ей кто сказал?! Уходи!

— Я хочу обратно к родителям.

— Скажи об этом, Алену, он обрадуется, — огрызнулась Ханна.

— Будь ты проклята! — глаза Лидии горели злобой и обидой.

— Сама будь проклята! И ты, и твоя семейка! Убирайся!

— Я сама уйду!

— Будь добра, быстрее, — с насмешкой поторопила Ханна, открывая дверь.

Оглушительно топая каблуками, раздраженная гостья покинула дом.

Стоя у окна, Ханна наблюдала, как миссис Уилсон быстро спустилась со ступенек, обходя лужи, прошла до дороги, а потом мужская фигура отделилась от соседнего дома и последовала за ней.

— Видела? — указала хозяйка на мужчину.

— Кто это?

— Один из соглядатаев. Об этом Саймон и предупреждал. Теперь две недели миссис Уилсон будет сидеть дома, стыдясь показаться на улице. Отец Алена был ярым конфедератом, и Ален на него похож. Такой же властный и жестокий. А она выразила ему неповиновение.

— Какой ужас!

— Это лишь семейные неурядицы. Ужас был, когда они избили Джима и его семью, а потом заперли в доме и подожгли. Вот это был ужас, — вздохнула женщина. — Ты знаешь, как пахнет ужас? А сгоревшее человеческое мясо?

— Какие страшные вещи вы говорите! — от разговора у Ханна волосы встали дыбом.

- «Красные рубашки», — вздохнула женщина. — Чьи-то мужья, отцы, дети, братья. Но зверь, вкусивший крови, уже никогда не будет прежним. Что помешает человеку, одиножды перешедшему черту, перейти ее вновь? Если Ален равнодушно измывается над черными, есть ли у него жалость?

— А шериф знает?!

— Милая моя, конечно, знает! Они все ненавидят черных, и во что бы то ни стало желают указать им место. Нет никого более смертоносного, чем белый бедняк. Ни животного, ни зверя. Белые считают, что им, как хозяевам, позволено все. На цветных «слонов» (разг. республиканцев), пробующих сделать политическую карьеру, охотятся, как на зверей, избивают, сжигают заживо в доме или офисе. И думаешь, об этом не знают? Не смеши меня. «Ослам» это на руку.

— А причем здесь Ален?