Отложив ручку, Дарья Львовна согнула и разогнула пальцы ног, все еще одетых в чулки. Новые туфли — молчаливые инквизиторы — стояли прижавшись друг к другу. Дверь комнаты выходила на веранду, а в проеме окна открывался чудесный вид на верхушки фруктовых деревьев, среди которых выделялись виноградные грозди. Плоды хурмы свисали с безлистных ветвей, как игрушки на рождественской елке. Листья инжира начали один за другим опадать, но на верхушке еще оставалось довольно листвы, чтобы укрыть несколько съежившихся комочков. Яблоки и груши можно было рвать, высунувшись из окна, но гроздья винограда — свет проникал сквозь зеленые ягоды и заставлял слабо мерцать темные — были в некотором отдалении. Дарья вспомнила, что ничего не ела с самой Москвы. Она вытрясла свою набитую сумочку над второй кроватью, и самые разные предметы посыпались на покрывало. Свернутый в кольцо собачий ошейник, старая квитанция из прачечной, читательский билет, — все эти вещи оказались в сумочке по невнимательности — Дарья забыла проверить ее содержимое перед отъездом. Но пинцет и колода миниатюрных карт не должны были быть в сумочке — она оставила их дома умышленно, желая дать отдохнуть подбородку и хотя бы на время забыть о пристрастии к пасьянсу. Объяснить их присутствие можно было только тем, что ее сын Володя заметил их в последний момент и сунул в сумочку, не в силах представить, как мать сможет обходиться без них в течение месяца.
Из кучки на покрывале Дарья выбрала то, что могло ей понадобиться в кафе, — деньги, носовой платок, томик «Кентавра»[56]
. Морщась и гримасничая, она засунула ноги в ужасные туфли. В руках продавщицы они казались мягкими, как перчатки, а теперь они и в самом деле облегали ее съежившиеся ноги, как рукавицы — но железные рукавицы. Новая кожа на носках туфель быстро нащупала болевые точки на мизинцах обеих ног — мозоли, одна зарождающаяся, другая было задремавшая, — а на пятках горели ссадины, которые скоро пойдут волдырями. Прихрамывая, Дарья вышла на крыльцо, не смея остановиться и полюбоваться на багровое небо за зубцами гор, ибо знала, как больно будет снова сделать шаг после остановки. Между своей комнатой и лестницей, ведущей во двор, она насчитала три двери, на которых висели замки, и три окна, закрытых ставнями. Под одним из окон к стене был придвинут маленький столик. Дарья была уверена, что его не было, когда она приехала, потому что специально отметила, что на веранде нет ничего, кроме радиолы. Но от дальнейших размышлений на эту тему Дарью отвлекла хозяйка, бодро поднимающаяся по лестнице с большим чемоданом в руках, с таким видом, будто он был невесом. «Дайте его мне!» — воскликнула Дарья, но Клавдия Михайловна крепко держала ручку, и Дарья могла лишь пройти в комнату рядом с ней, что-то бормоча извиняющимся тоном. С подчеркнуто деликатным видом Клавдия Михайловна удалилась, предоставив жилице разбирать чемодан без ее надзора; но Дарья Львовна, заметившая ее быстрый взгляд, прежде чем оставить комнату, положила незапечатанное письмо в сумочку. Теперь она обнаружила то, чего не заметила раньше, — поверхность столика была расчерчена на квадраты. Она крикнула Клавдии Михайловне, которая была уже во дворе: «Ваш муж играет в шахматы?», но не получила ответа. Клавдия Михайловна вошла в открытую кухню под домом; может быть, она и не слышала.Сойдя с автобуса напротив кафе, Дарья Львовна заметила человека, переходившего дорогу. Она обратила на него внимание, потому что он был непохож на всех прочих; в самом деле, он выглядел, как иностранец, может быть, из-за своих рыжевато-коричневых башмаков и покроя норфолкской куртки, чья похожесть на русскую толстовку лишь подчеркивала их различие. Его рыжеватые волосы были почти того же цвета, что и куртка, и крайне нуждались в стрижке. Лицо его в профиль выглядело худым, едва ли не изможденным. Дарья не успела дойти до тротуара, как он исчез из виду.
На обед она взяла борщ и биточки с гречкой; она знала, что это будет ее пищей во все время пребывания на Светлом Берегу, кроме тех редких и счастливых случаев, когда в меню появятся цыплята табака, которые так чудесно готовят в Грузии. Дарья прислонила книгу к графинчику с уксусом и завершила обед стаканом неосветленного клюквенного сока. Перед тем как встать из-за стола, она вынула из сумочки письмо и, улыбаясь, добавила в него еще одну фразу. На улице она поймала себя на том, что оглядывается в поисках иностранного джентльмена.