Бегство со Светлого берега

— Мы должны подружиться, — сказала Ольга Васильевна, вприпрыжку следуя за Ниной Петровной по лестнице, и добавила со смешком: — По крайней мере, на месяц. — И, словно смакуя удачно выбранный оборот, повторила: — Да, подружиться на месяц. — Что-то в выражении лица Нины Петровны заставило ее добавить: — Конечно, под дружбой я имею в виду взаимную терпимость. Культурные люди должны уметь жить вдвоем в одной комнате, не мешая друг другу, так, словно каждая из нас одна.

Нина Петровна охотно согласилась с этими взглядами, вполне совпадавшими с ее собственными, но у Ольги Васильевны оставалось про запас еще одно сообщение, которое показало, что ее представления о невмешательстве весьма разнятся с теми, что исповедовала Нина Петровна.

— И мы не будем скучать, — сказала она. — Я привезла с собой маленький транзистор, и мы сможем слушать музыку, сколько захотим.

Они уже спустились в коридор, и Нина Петровна остановилась на коврике на площадке.

— Что? — воскликнула она. — В спальне? Да ведь это не разрешается.

— Да кто будет возражать? Я думаю, все любят музыку.

— Я буду, — твердо произнесла Нина Петровна. — А еще рядом с нами, вернее, через несколько дверей, вскоре поселится писательница. Уж она-то точно будет возражать.

— Писательница! Да ведь здесь дом отдыха. Пусть отправляется в писательский дом творчества, если хочет стучать на машинке. Но если возражаете вы, то я и вынимать не стану транзистор. Если только вы сами не захотите как-нибудь послушать музыку. Я сказала «взаимная терпимость», и я собираюсь придерживаться этого правила. Хотя и не совсем понимаю, почему я не должна делать что-то, что вам не нравится, а вы можете запретить мне делать что-то, что мне нравится. — Но при этих словах она весело засмеялась, и они вошли в столовую как старые подруги.

На следующий день в столовой появилась писательница — пожилая дама крупного телосложения, с коротко постриженными серо-стальными волосами и морщинистым обветренным лицом. Ее вовсю обсуждали за столиками и на скамейках в саду, и не только потому, что она была последней из заезда, но и потому, что персоналу дома отдыха и даже некоторым отдыхающим было кое-что о ней известно. Ее звали Людмила Ивановна Поленова — простое русское имя, но это имя произносили с трепетным уважением и степенный пожилой мужчина, чью русскую речь Нина Петровна про себя называла изысканной, и, что удивительнее, элегантная молодая супружеская пара. Посреди обычной болтовни о кровяном давлении, обеденном меню и о девушке, трижды в день менявшей наряды, теперь можно было услышать рассказы отдыхающих о том, что писательница на самом деле поэтесса, хотя ни одно из ее стихотворений не было опубликовано за последние двадцать лет; что в сталинские годы она «сидела»; что некоторым влиятельным членам Союза писателей удалось выхлопотать для нее крохотную пенсию, и теперь они даже надеялись издать когда-нибудь сборник ее ранних стихов. Ольга Васильевна принимала в этих разговорах живое участие, во-первых, потому что проявляла интерес практически к каждому и, во-вторых, потому что когда-то видела отпечатанные на машинке стихи Поленовой на письменном столе своего сына и даже слышала, как он читал их восхищенному кружку молодых людей. О самих стихах она вспомнить ничего не могла, так как была занята главным образом приготовлением ужина на кухне. Это напомнило Нине Петровне, как ее собственная невестка проводила вечер за вечером, печатая стихи, и это после тяжелого рабочего дня в своем учреждении. Нина Петровна пыталась прочесть страничку-другую, но, видимо, это была лишь часть длинной поэмы, строчки не рифмовались, и вообще прошло уже столько времени с тех пор, как она читала какие-нибудь длинные поэмы, кроме «Евгения Онегина», которого время от времени перелистывала, пытаясь заставить внуков выслушать хотя бы самые простые отрывки. Ольга Васильевна ворвалась в ее размышления с вопросом, почему Поленова вытворяет из себя такое чучело — простые чулки, туфли на резиновой подошве, и эта прямая челка седых волос! Ей бы сделать перманент перед поездкой в дом отдыха — здесь ведь все старались выглядеть понаряднее на публике.

— Я всегда говорю… — сказала Ольга Васильевна и повторила: — Я всегда говорю, что женщина в любом возрасте должна выставить себя в лучшем свете. Вот и вы, Нина Петровна, у вас чудесные волосы. Почему бы вам — нет, конечно, не покрасить, они и не кажутся седыми, если не приглядываться, — но просто слегка подцветить, чтобы придать им естественный оттенок. А если вы их еще красиво уложите и купите себе помаду, то сразу сбросите лет десять. Да не надо и покупать, у меня есть лишняя помада, я и пользовалась-то ею всего раза два; она как раз очень пойдет вам, и, право же, Нина Петровна, многие молодые женщины позавидуют вашей внешности и цвету лица.