Бегство (Ветка Палестины - 3)

Саша оглядывался затравленно, потом вскричал по-русски:

- В Москве очереди русских евреев в посольства Германии и Австралии в двадцать раз длиннее, чем и посольство Израиля. Так в чем же ваша заинтересованность, ваша забота?! Что б мы тут все до одного передохли иль удрали, куда глаза глядят. А остальные чтоб мимо вас?! Как сможете глядеть в глаза Курту Розенбергу? Его портреты во всех газетах. А вы его в гроб кладете?! Израиль не для него?! - Минут пять кричал Саша, кричал так яростно и запальчиво, что ему стали внимать оторопело, даже не понимая по-русски ни слова. В мэрии на какую-то долю секунды сгустилась неловкость. Она стала почти различима глазом, эта общая неловкость, точно фиолетовый папиросный дым над головами. На какую-то долю секунды многие почувствовали себя некомфортабельно. Этого было достаточно и председатель сказал:

- Пожалуй, да! Нет возражений?

Явившись на другой день за документами, Эли и Саша обнаружили, что председателя комиссии нет - ушел в отпуск. Подписал ли он вчерашнее решение? "Вы что, ответили им, так быстро дело не делается".

- Знаешь, что меня в этой истории изумляет, - сказал Эли в автобусе, по пути к дому. - Все это государственное осьминожье глухо к логике. Ног масса - головы нет!.. Нет, настаиваю! Не слышат тебя вовсе! Сидят, как парализованные. Какие соображения их парализовали, не ведаю. Одно ясно: и я, и Аврамий апеллировали к глухарям. Прошибла лишь эмоциональная встряска, поддела их, как рыбину на крючок. Это не дает мне покоя. Наше высокое руководство на уровне толпы на стадионе. К тому же сильно подвыпившей...

Через месяц Эли сообщили, что председатель в Америке, еще через неделю - у него умирает внук и что лучше всего сейчас не надоедать...

Спасла положение Ревекка, жена Аврамия Шора. У рыхлого толстяка, действительно, болел любимый внучек. Врачи не могли установить диагноза, ребенок выплевывал пищу и таял на глазах. Узнав об этом, Эли посоветовал председателю пригласить Ревекку, которая, как он уверял, гений диагностики. Когда толстяк увидел как русский врач обследует ребенка: не прикасаясь к нему, делая возле него какие-то странные пассы, он потребовал, что б она немедля ушла из детской комнаты.

- Шаманы из Сибирии! Индийские факиры! - кричал он, решив что его попросту надувают. - Здесь не Руссия! Я не идиот Брежнев, чтоб меня дурачить вашими пассами. Или у вас руки не как у людей?! Покажите мне, если вы что-то умеете!

Ревекка попросила его рассыпать на столике сигареты. Подержала над ними узкую руку. Растопырила пальцы с облупленным маникюром. И сигареты, все, как одна, поднялись и приткнулись к длинным пальцам Ревекки, как к магниту.

Председатель стал белеть, покачиваясь из стороны в сторону, затем сказал покаянно: если она определит, что с внуком, он сделает для нее все.

И - сделал... Соседи Эли по этажу ликовали. Эсфирь и Галия всплакнули, расцеловали Ревекку-спасительницу. Евсей Трубашник принес два поллитра, угощал всех.

Через две недели, когда бумаги были подписаны и, в честь такого события, уж не только соседи Эли, а вся гостиница, все фомы неверующие, пели и плясали, как в праздник Симхат Тора, пришла новая бумага. Из той же мэрии. В ней предписывалось олимовской "амуте" выплатить за дареный участок земельный налог в сумме пять миллионов четыреста тысяч долларов.

В тот вечер из окон гостиницы несся диковатый, полусумасшедший хохот нищих олим, которых умилила уже одна эта непостижимая цифра - пять миллионов... Миллионов! Долларов! "...Амери-ка-анских!"

Старик Аврамий с седьмого этажа собрал всех плачущих и нервно хохочущих женщин на общей кухне, пропахшей капустой и гороховыми консервами, объявил занятие на тему: "Как преодолеть стресс и снять раздражение?" Он разносил по комнатам успокаивающие пилюли, а затем спрашивал соседей потерянно: Интересуюсь, что теперь будет? Что делать?

- Купить армейские палатки и уйти в Иудейские горы, - ответил Эли. На нем лица не было.

Все эти месяцы сдержанный немногословный Эли казался всем непрошибаемо-спокойным, уверенным в себе человеком. И вдруг взорвался:

- Ненавижу! - воскликнул он побелевшими губами. Аврамий уточнил деловито: - "Осьминогов"?

- Всех! Всех этих индейцев Ближнего Востока!.. Старика-араба вчера на Кинг-Джордже обыскивали, как мальчишку-вора. Он терпел, потерянный, безмолвный... К этому привыкли. Это здесь норма бытия. Теперь дождались интифады. Интифада - народное восстание. Могли б и предвидеть!.. А какой ответ на человеческий взрыв? Китайский! Беглый огонь. Евсей прав, наше несчастье - генеральские фуражки. Не мной замечено, политика дело столь серьезное, что ее нельзя доверять генералам...

- Это уж похоже на политическую платформу, - заметил Аврамий с усмешкой. - Если хотите, на позднее прозрение.

- Я и в Москве националистов терпеть не мог. Эту всезнающую, всёпостигшую, извините, шваль!