Бегство (Ветка Палестины - 3)

В путь двинулись Кальмансоны все сразу. И бакинские, и херсонские, и ошские. Снялись с родных мест, как птичья стая. Дов с пониманием выслушал их рассказы, исследовал шпатлевку оконных проемов, цветную штукатурку свода в гостиной, и тут пришла к нему стоющая мысль: "Кальмансонник для "амуты" божий дар!"

- Софочка,- шепнул он. - Ты должна сегодня разогреть их до красного каления.

Софочка испугалась, но когда узнала, что это всего навсего - петь, петь много и со страстью, заулыбалась и, после очередного тоста, затянула медлительно и величаво, ни у кого не спросясь, "Иерушалаем шель захав.." С подобной торжественной значительностью она исполняла разве что "Союз нерушимый республик свободных".

Кальмансоны пили хорошо, говорили разом, шутили грубовато, понимали про Софочку так: кудесница-певунья явилась к ним со своим старым батьком, Дова хлопали каменными ладонями по спине и возглашали на весь поселок Дивон-ходаша, огороженный от арабского востока колючей проволокой: - Ну, и дочкА у вас! Золото!

На шум и песни подходили соседи. Но все больше дальние, из кирпичной виллы напротив даже не выглянули.. Дов спросил, а кто сосед напротив? Кальмансон отмахнулся брезгливо:

- Эти?! Верите - нет, своих прямых родичей изгнали, деда и бабку. И внукам не разрешают с ними общаться.

- Эге, не зятек ли Эли твой сосед?

- Кто его знает? Слышал, их бабка недавно свихнулась. Да ну их, Дов, к черту!

Софочка была в ударе, фамильную славу не уронила, в честь прилета Кальмансонов в Израиль спела песню "Летите, голуби, летите!" Затем повторила "Иерушалаем шель захав", а когда багровые, взмокшие от израильских напитков Кальмансоны, вместе с Софочкой, хором исполнили "Хаву Нагилу", Дов решил, что аудитория нагрета достаточно, встал, попросил евреев помолчать. Добиться этого сразу не удалось.. Но Дов не спешил. Дождавшись тишины, сказал, что есть верный шанс построить дом всем, кто тут есть. Hа всех один дом, дешево и - быстро.

Идея понравилась... Дов решил ковать железо, пока горячо. Утречком свести одного из Кальмансонов с Сашей, завязать узелок. Дал телефонограмму бабке Саре, жившей около "кикараха Медина", чтоб Саша Казак ждал его в девять ноль-ноль в Иерусалиме, на автобусной станции. Эта бабка Сара помогала бездомным по своему тарифу: помыться палаточнику в ее душе - три шекеля, постирать детские распашонки - пять, отнести телефонограмму десять. И за то спасибо!

Засиделись поздно. Поднялись из-за залитого вином стола, когда свет замигал, погас во всем поселке. От движка, что ли, свет? Или кто-то проводку перекусил? Луны нет, темень, хоть глаз выколи. Решили ночью не возвращаться. Улеглись, кто где... Проснулись в пять утра. За окном брешут собаки, вопит пронзительно хозяйская кошка Тула. Черный, как ночь, пес Куши, добряк и общий любимец, тявкал баском. Поспи тут!

Софочка терла кулаками глаза, сетовала сонно на то, что спать ей комар мешал. Дома взяла бы хлопушку, а здесь пришлось терпеть! Дов поднял голову, удивился:

-Комар? В Иудейских горах? Тут продуванец ой-ой какой, откуда комар? Не приснился?

Но откуда-то снова: - з-з-з...

- Слышите? - воскликнула Софочка.

Все прислушались, и Дов, и Кальмансоны - и так грохнули от хохота, что даже посуда в буфете отозвалась. Это муэдзин в арабском селе сзывал правоверных к утренней молитве. З-з-з... - звучало над всеми холмами. Дов хмыкнул:

- "Взяла б хлопушку?" Совались уже с "хлопушками"... - И вдруг непонятно о ком зло: - Э-эх, не своими головами рискуют, падлы!

Кальмансоны заинтересовались, о ком это он высказался, но в эту минуту хозяин принес пластиковый бачок с рассолом - отпили по черпачку и снова повалились.

Проснулись, когда должны были быть уже в Иерусалиме.

- Бедный Саша! - Софочка всплеснула руками. - Еще час ему на ветру.

Дов затолкал сонного хозяина дома в свою машину, и они помчались. Саша ежился на утреннем холодке, возле телефонов, на платформе, к которой прибывают междугородние автобусы. Дов окликнул его, позвал жестом. Саша потряс головой: не пойду, поманил Дова пальцем. Когда тот подошел, показал глазами на мужчину с пейсами колечками, в черном лапсердаке и широкополой шляпе в пластиковом чехольчике от дождя.

- Пейсатых я не видал, что ли? - недовольно пробасил Дов, но бросил взгляд все же: чистенький "дати", черная шляпа в чехольчике из прозрачного пластика. Покачивается в молитве. Держит перед собой карманный молитвенник, а посматривает в сторону, на какую-то картонку. Вот посмотрел на нее, потом на выходящих из дальнего антобуса. Позвонил по телефону куда-то. И потом опять закачался в молитве.

- Я, по вашей милости, здесь больше часа, - сказал Саша сердито. - И все время этот тип то звонит, то молится. В молитвенник не взглянул ни разу. Это поддельный "дати". Тут что-то не так. Афера!

Дов еще раз взглянул на "дати" с развевающимися пейсами и рассмеялся.

- Ну, тюремный глаз, - произнес он удовлетворенно. - Оставь его в покое. Это не твой бизнес. То родимая наша Сара Борисовна, в миру Шин-Бет. На посту, в горячей точке... Какой Шин-Бет? Выбрось из головы. Ты, по счастью, с ними не пересечешься.