Бегство (Ветка Палестины - 3)

Вскрик Саши Казака "это переодетые арабы!" воспринял, как гениальное прозрение. Бог ему помог, что ли?.. Они, и в самом деле, попали в арабский мир, который прекрасен только в арабских сказках. А в жизни - одно вероломство, ложь, презрение к человеческой жизни. По сути, все эти шамиры-пересы и есть переодетые арабы. С кем поведешься, от того и наберешься... Тогда впервые и пришла мысль о возвращении.

Евсей Трубашкин ни от кого не скрывал, что уедет. Удерет, куда глаза глядят. С удивлением увидел, никого это в Израиле не волнует. Спокойно философствуют на всех встречах с олим: "Это закономерно. Сильные останутся, слабые уедут..."

"Низкие души, ничтожества, - говорил Евсей. - Если Трубашнику за сорок, он слабый?!.. Если не желает без мыла лезть в задницу, подыгрывать "переодетым", как Эли, он - слабый?!" Обозвали "слабыми" самых головастых и гордых, нужных всюду, и тешат себя.

В те дни Евсей предложил всем сторожам и уборщикам с докторскими степенями, всем российским ветеранам "никайона" (уборки, мытья) и "шмеры" (охраны) образовать комитет "ВОЗВРАЩЕНИЕ. Оставим "переодетых арабов"" наедине друг с другом..." -Этой фразой он и завершил свое письмо, которое газеты дружно отказались печатать, и оно стало "самиздатом".

В комитете Трубашника не спорили "ехать или не ехать?" Вопрос был один: куда?! Евсей запросил несколько посольств, ходил к консулам и секретарям. В каждом говорил о "еврейском чуде". Его выслушивали вежливо, порой вставляя в рассказы русского изобретателя сочувственные междометия. Обещали посоветаться со своими властями. В конце концов, Евсей списался с норильчанами, разбросанными по всей России.

Он был не злым человеком, Евсей Трубашник, он терпеливо выслушивал защитников истеблишмента из алии-70, "полезных исраэли", как окрестил их Дов, или своих, чудом устроившихся, глухих к чужим бедам, и сам радовался вестям, воскрешавшим надежду на то, что Израиль станет их домом. И, по правде говоря, был ошеломлен, когда понял, что может легко стронуть с места своими призывами половину русского Израиля. Хотя опрос, проведенный профессором Шором и другими социологами, мог бы его и подготовить, дав цифры ошеломляющие, скандальные: шестьдесят процентов алии-90 жалеют, что приехали в Израиль. Это, ни много ни мало, четверть миллиона человек! Нет, он вовсе не преувеличивал: еврейская катастрофа продолжалась!..

Когда он пытался переделать свою статью об этом для ивритской печати, ему тут же возвращали ее, не читая, как только узнавали что она уже увидела свет в газетах на русском языке. Один из редакторов "Едиота", молодой жизнерадостный сабра, сообщил "русскому" доверительно: все, что напечатано там, - он показал рукой куда-то вниз, - в ивритской прессе перепечатываться не будет. Никогда. Таков неписанный закон.

- Разбойничий закон, - вырвалось у Евсея.

- Какова власть, таковы законы! - весело ответил юный сабра. Евсей в этом "Едиоте" так расстроился, что, выйдя на улицу, двинулся в противоположную сторону от дома.

"Не просто загнали нас на галеры, приковали к веслам, но и думать о том не желают, слышать не хотят! Зачем волновать почтенную публику... Эли когда-то говорил, что они местечковые пираты на большой дороге, выдающие себя за сионистов, - умница он, Эли".

Месяца четыре назад Евсею вдруг повезло. Отыскалась работа. Почти по специальности. Заводишко выпускал внутризаводской транспорт - электрокары, подъемники и прочее. Осмотревшись, Евсей понял, что попал в девятнадцатый век, и предложил хозяину план коренных преобразований. При небольших вложениях, он готов запустить конвейерную сборку. Заводик станет современным, выйдет на внешний рынок. Доход увеличится раз в пять минимум,подсчитал Трубашник. И услышал от хозяина:

-А зачем мне это? Ты знаешь, как трудно продать что-то?! Там свои законы, свои налоги. Наверняка вылетишь в трубу.

Вначале Евсей подумал, что его подвел плохой иврит и его не поняли. Но очень скоро увидел: не инженер-изобретатель нужен хозяину заводика, а инженер-охранник, инженер-надсмотрщик. Тот и не думал переубеждать своего русского: "У меня работают арабы, - сказал он ему с удовлетворением. - Пока ты тут, рядом, я спокоен..."

Памятная ему история доктора Свечкова, которому не дали работать над собственным изобретением, возратилась к нему, как бумеранг. "Спящий кот", окрестил Евсей хозяина. - Не сможет, видите ли, продать. "Зачем мне это?" Он что, тоже из социалистов?" И приглядывался к нему с любопытством естествоиспытателя. По правде говоря, думал, что такая порода разведена лишь в России. Этот был, увы, куда хуже. Он, Евсей Трубашник, привык верить заводским руководителям и знакомым, особенно, когда спросишь "Честное слово?" и они подтвердят: "Честное слово!" Об этом моменте искренности его "котище", наверное, даже и не догадывался. Сотни раз видел, врет напропалую всё и всем. Заказчикам, арабам, евреям, налоговым инспекторам: понятия стыда для него не существует. Публично скажет "да", совершенно точно зная, что "нет". Никакой совестливости даже перед своим внутренним "я",