Бегуны

У девушки на снимках, которые он напечатал и взял с собой в поездку, смешная прическа: сзади, на затылке, волосы ровно подстрижены, а спереди оставлены длинные прядки, касающиеся обнаженных плеч и кокетливо заслоняющие лицо — видна лишь четко очерченная терракотовая полоска губ, нарисованных на гладкой поверхности лица. Блау все это очень понравилось — и губы, и тело: небольшое, крепкое, с маленькой грудью, аккуратными сосками, рельефно выделяющимися на бархатистой плоскости грудной клетки. Худые бедра и довольно массивные ляжки. Его всегда привлекали крепкие ноги. «Сила — в ляжках» — это могла бы быть его персональная, 65-я гексаграмма[49]. Женщина с мощными ляжками — словно Щелкунчик, думает доктор Блау. Входя внутрь, не рискуешь быть раздавленным. Входя внутрь, не чувствуешь себя сапером.

Это его возбуждает. Сам он небольшого роста, худой.

Когда Блау фотографировал обнаженную девушку, его охватило возбуждение. Поскольку он тоже был раздет, это постепенно делалось заметно и даже вполне очевидно. Но доктор Блау нисколько не был смущен — лицо его скрывал фотоаппарат, отчего профессор ощущал себя этаким механическим минотавром с лицом-объективом, одноглазой линзой на стебельке, которая — послушная движению zoom’а — то высовывалась вперед, то возвращалась обратно, подобно механической трубке.

Девушка заметила изменения, происходящие с телом доктора Блау, и почувствовала себя увереннее. Она подняла руки и сплела их на затылке, открыв беззащитные подмышки — не прорезавшиеся промежности. Грудь приподнялась, став почти плоской, мальчишеской. Не отводя аппарат от лица, Блау на коленях подполз к девушке и сделал еще один снимок — снизу. Профессора била дрожь. Ему казалось, что островок черных волос, которым бритва придала форму полоски — притягивающей, словно восклицательный знак и оптически делающей бедра еще уже, — вот-вот царапнет объектив. Эрекция была уже довольно сильной, девушка пригубила белого вина (кажется, греческой рецины) и уселась на пол, скрестив ноги и скрыв то место, которое так взволновало доктора. Он догадался, что означает это движение: девушка стремилась к горизонту их совместного вечера.

Но ему хотелось другого. Продолжая фотографировать, Блау отошел к окну, худые голые ягодицы на мгновение коснулись холодного подоконника. Очередной акт, теперь в положении сидя, был запечатлен. Девушка, совсем молоденькая козочка, улыбнулась: ей было лестно, что тело доктора демонстрирует такую готовность, ведь это значило, что она способна воздействовать на расстоянии — подумать только, какая мощь! Еще несколько лет назад, ребенком, она играла в колдунью и придумала, что может одной волей передвигать вещи. Порой какая-нибудь ложечка или булавка действительно сдвигалась на миллиметр. Но еще никогда ни один предмет не подчинялся ее воле столь очевидно и недвусмысленно.

А вот перед Блау встала сложная задача. Невозможно остановить неотвратимое — их тела уже дрейфуют по направлению друг к другу. Девушка позволяет ласкать себя, он укладывает ее на спину. Нежными движениями пальцев разоружает мину. Гексаграмма ляжек может быть интерпретирована произвольно. Фотоаппарат щелкает.

Таких фотографий у Блау целая коллекция — десятки, а может, уже и сотни: женские тела на фоне стены. Стены отличаются, поскольку дело происходит в разных местах — отелях, пансионах, кабинете Блау в Академии, наконец, в его квартире. Тела же, в сущности, похожи друг на друга — это всем известно.

Но только не вагины. Они подобны папиллярным линиям — эти недооцененные полицией, застенчивые органы можно было бы использовать для идентификации: они абсолютно неповторимы. К тому же красивы, словно орхидеи, форма и цвет которых, как известно, привлекают насекомых. Странная мысль — будто этот ботанический механизм каким-то образом сохранился до эпохи формирования человека. Более того — он явно оказался эффективным. Такое ощущение, что природа охотно приняла эту идею с лепестками. Настолько охотно, что продолжала воплощать понравившийся проект, видимо, не догадываясь, что человек окажется одарен также и психикой, которая слегка выйдет из-под контроля и скроет то, что было так волшебно задумано. Под бельем, за недоговоренностями, в молчании.

Фотографии вагин доктор хранит в картонных узорчатых коробках, которые покупает в «Икее», от десятилетия к десятилетию менялся лишь орнамент — в зависимости от моды: крикливая вульгарность восьмидесятых, серый лаконизм и чернота девяностых и, наконец, винтаж, поп-арт, этно наших дней. Поэтому даже нет необходимости писать на коробках даты — доктор распознаёт их с первого взгляда. Однако мечтает о подлинной коллекции, не фотографической.