Бегущая в зеркалах

— Предлагаю попробовать национальное блюдо, популярное в Восточной Европе в летний полдень, когда одурманенные жарой работяги возвращаются с поля домой, — Браун жестом пригласил приступить к действию мадам Лани, держащую большую супницу. В то время как гости разливали в тарелки серебряным черпаком что-то коричневое, звенящее кусочками льда, хозяин объяснил:

— Это, собственно, первое и второе блюдо, вместе взятые, а может быть, и десерт — в зависимости от состоятельности семьи. Здесь мелко нарезанные овощи, травы, кислые сливки и главное — сама жидкость, называющаяся, кажется КВАС, если я точно произношу. Квас — что-то среднее между пивом и пэпси. Приготавливается здесь у меня лично мадам Лани по специальному рецепту с добавлением хмеля и изюма. Хотя я напрасно распространяюсь. Возможно, кто-то из вас даже больше осведомлен в хитростях славянской кулинарной школы. Ты, Дани, ведь француз только наполовину?

— Мой отец — австриец. А если отбросить венский снобизм, то с коктейлем, унаследованным еще от Австро-Венгерской империи, гарантировать чистоту расовой принадлежности просто невозможно. Вполне возможно, что какие-то мои предки хлебали этот ваш «КВАШ» буквально каждый день, причем.

— А Йохим-Готтлиб, по-видимому, полноценный австриец. Кто ваши родители? — обратился Браун к молчаливому гостю.

— Я сирота. Вырос с бабушкой и дедом, который был католическим священником, а бабушка — словацкая крестьянка.

— Ага, вот видите, значит и вас этим блюдом не удивишь, — заметил хозяин.

— Зато я — чистокровная француженка, причем — парижанка, но при всем этом терпеть не могу снобов, — вставила Сильвия для убедительности тряхнув головой.

Боюсь, что мне похвастаться оригинальностью происхождения не удастся. Где-то, в глубине родословной, я чуть-чуть турчанка, — сказала Нелли. — Но вместе с отцом, служившим в самых разных местах мира, я жила в Германии, Италии и даже в Константинополе. А вы, мсье Браун, скорее уж похожи на итальянца, чем на немца.

Все уставились на Брауна. Его лицо, на контрасте со светло-бежевой тканью костюма, действительно было очень смуглым, так что улыбка казалась особенно белозубой, а густые волосы, зачесанные назад, смоляными. И в глазах, столь темных, что зрачки совсем не выделялись, было что-то южное, помимо черноты, какая-то насмешливо-авантюрная искорка. Особенно «итальянскими» в Брауне были виски — почти седые, довольно длинно низко отпущенные, и усы, еще совсем черные.

— Нет, увы. Мне приходилось жить в Италии, где меня действительно принимали за своего, пока я не начинал говорить с моим ужасающим акцентом. А теперь пора отведать горячего и, главное, налить вина. Думаю, что за горячим не будет слишком бесцеремонно называть меня просто Остин.

Ужин, действительно, был сытным, так что расположившаяся на веранде с мороженным, компания чувствовал себя отяжелевшей и расположенной к беседе.

— Остин, — начал Дани, — Ты уже слышал про Йохима, и у меня есть кое-что новенькое про него. Но в начале расскажу всем присутствующим маленькую историю… Для съемок фильма нам пришлось побывать с Остином и оператором в самых разных местах планеты, сразу скажу — не очень веселых. Мы даже дня три пробыли с ним по ту сторону «железного занавеса» в СССР, в одном городе на большой ихней реке, где Остин хотел снять совсем короткий, отнюдь не парадный сюжет. К нам была приставлена переводчица, плохо говорившая по-французски, но зато, наверное, имеющая чин в их ЦРУ, забыл как оно там называется, а! — КГБ — «комитет безопасности». Она грудью закрывала от нас все, что не соответствовало версии советской пропаганды о процветании социалистического общества. «Иностранцы только и приезжают сюда, чтобы фотографировать помойки и каких-то фальшивых нищих. А посмотрите, разве не лучше заснять наши новостройки, памятники, парки, наши дворцы, клубы и школы!» — вдохновенно призывала она и однажды привезла нас, вместо необходимого нам объекта, в какую-то школу, где у бюста, изображающего бородатого Фиделя Кастро, маршировали с барабанами и горнами дети в красных шейных платках. Мы сняли это на пленку. А потом нас повели в саму школу, где в большом зале, в стеклянной витрине я увидел… знаешь что, Ехи? — Не угадаешь, — нашего тевтонца с копьем! Ну точь в точь такого же. Представляешь его там, в этой унылой стране, в этой школе с портретами вождей в каждом классе, вылепили какие-то девчонки из общества юных коммунистов! То есть, понимаешь, они — кажущиеся чуть ли не монстрами думали и делали то же самое. Тогда я, распираемый воспоминаниями юности, рассказал Остину про наши гимназические подвиги… А теперь, Остин, этот длинновязый скромняга — ведущий хирург знаменитой австрийской клиники.

— Ну, ты здорово преувеличиваешь, Дани! — покраснел Йохим. Начинающий хирург и притом, без особой надежды и даже старания когда-либо стать просто очередным.

— Ладно, ладно, знаю я твою скромность. От мании величия ты не умрешь, — многозначительно прокомментировал заявление друга Дани.