Бегущие по мирам

Мать Дейники («Элека Ровея. – Многозначительная пауза. – Из тех самых Ровеев!») разговорилась после первого же тоста («За прекрасную хозяйку дома!» – это уже Макар). Говорила и говорила, только успевай подливать. Подливал – правда, по чуть-чуть, жалея маленькую знакомицу, – все тот же Макар, он же поддакивал. На Алёну дамочка поначалу и не взглянула, сразу сосредоточившись на интересном молодом мужчине. Ему и пришлось в одиночку тянуть воз пьяной беседы, то и дело норовивший съехать в сторону. Их с Алёной больше всего интересовало будущее, настоящее и недавнее прошлое. Элека же охотнее всего распространялась о давних временах – о себе, своем семействе, своих талантах, своих планах и, разумеется, об интригах завистников, все это сгубивших. Разглагольствовать в таком духе она могла часами – всей воды в чертовом источнике не хватило бы, чтобы исчерпать эту благодатную тему. Ценой невероятных ухищрений Макару порой удавалось направить разговор в нужное русло. Но что с того? Эгоистичная особа моментально перехватывала инициативу, ему же деликатность не позволяла грубо оборвать излияния дамы.

– Неудачный брак... Типичный мезальянс... Оболгана клеветниками... Силою печальных обстоятельств ввергнута... В самом подлом окружении...

Речь лилась непрерывным потоком, и только истерические интонации рассказчицы, все эти драматические шептания и патетические выкрики, мешали Макару окончательно соскользнуть в сон. Из-за оконной рамы выплыл месяц, по-хозяйски расположился в окне слушать, и в его обвислых рогах чудилось нечто скептическое.

Алёна шепталась с Дейникой.

– Мамка правда хорошая ведьма, сильная. Все тут ее знают. Не больно-то любят, гордая она у меня, нос, говорят, задирает. Но ходят со всей округи. Шар у нее фамильный, это тебе не с воды читать, он все как есть показывает. – В глазах Дейники, мерцающих в полутьме, скользнул страх. – Показывал... А потом все стало не так.

– Что значит «не так»?

Девочка непроизвольно оглянулась, передвинула стульчик дальше от черного провала окна, будто боялась темноты. То и значит. Все стало делаться не таким. Не таким, как раньше было, как должно быть. Перестали удаваться заклинания – сначала сложные и редкие, потом все более употребимые, пока, наконец, не дошло до самых расхожих, которыми крестьянки кровососов от себя отгоняют да лучины светят. Земля разучается давать пищу, лезет из нее что-то невыразимое, и кое-что из этого кажется Дейнике живым. Живым – и не живым, а как бы ожившим, что ли, вот как поднятый из могилы мертвяк, в котором все есть от живого, кроме самой жизни. В этих, что растут в сорняках – я ж вам объясняю, госпожа, заклинания удаваться перестали, вот сорняки и поперли, – была к тому же необъяснимая злоба, и Дейника с некоторых пор боялась, выходя в огород, что им надоест шнырять в траве, а захочется вытянуть хваткие лапы-плети и утащить одну маленькую девочку... Куда? Этого она не знала, и шар уже почти не приходил в себя, и даже сом и человечек...

– Давно это началось?

Девочка надолго замолчала, добросовестно вспоминая. Почему-то они с мамкой ни разу не задумывались об этом. Давно ли? И с чего? Так тихо подкралась эта напасть, так незаметно крепла. Тихо-тихо, как вода вытекает из прохудившегося бурдюка. Того и гляди, вся вытечет...

Может, когда король погиб – с этого все началось? Горе тогда было великое, плач стоял по всей земле. Боялись они сильно, как бы мир совсем не опрокинулся. Шар гибель монаршую предсказывал, только больно уж путано, не разобрать. Да и разбери они, что бы они с мамкой сделали? В столицу донесение послали? Смешно, право слово! Станут, пожалуй, в столицах ведьму-то деревенскую слушать! Да и обошлось тогда вроде. Горевали все сильно, свадьбы гулять запрещено было, а так-то нормально все шло, как всегда. Дейника тогда удивилась еще: как же так, король погиб, а мир ничего, стоит.