Бегущий по лезвию

Снижаясь к крыше Оперы, красиво и дорого декорированной, он громко напевал попурри из опер, сочиняя псевдоитальянские слова. Даже без поддержки стимулятора Пенфилда его настроение перешло в спектр радужного оптимизма. В жадное, радостное предвкушение.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В старинном, напоминавшем стальными арками чрево кита зале Оперы Рик Декард оказался в разгаре репетиции. Он узнал музыку: Моцарт, «Волшебная флейта», финальные сцены первого акта. Рабы мурзы — хор, другими словами, — начали свою песню чуть-чуть слишком рано, и это свело на нет простой ритм волшебных колокольчиков.

Какая приятная неожиданность! Он очень любил «Волшебную флейту». Он занял кресло в бельэтаже (кажется, никто не обратил на его появление внимания) и устроился поудобнее. Как раз в этот момент Папагено в фантастическом наряде из птичьих перьев присоединился к Памине, чтобы спеть куплет, от которого слезы всегда навертывались на глазах Рика, стоило лишь ему вспомнить слова:

Всякий храбрый человек
Счастья добивается,
А его ближайший друг
Помешать старается.

Нет, подумал Рик, в реальности нет таких волшебных колокольчиков, которые заставили бы врага исчезнуть бесследно. Как жалко! А Моцарт умер вскоре после написания «Волшебной флейты» от болезни почек, когда ему не было и сорока.

Как странно, думал Рик, предчувствовал ли Моцарт, что уже истратил отпущенное время, что будущего нет? И что его похоронят в могиле для нищих, без надписи? Возможно, я тоже предчувствую, наблюдая за репетицией, подумал Рик. Кончится репетиция, потом представление, умрут певцы, будет уничтожен последний нотный листок, исчезнет само имя «Моцарт», канет в небытие, и пыль окончательно победит. Если не здесь, то на другой планете. Мы можем отсрочить конец, ненадолго. Вот так и анди, они могут какое-то время уходить от встречи, могут растянуть существование на небольшое, дополнительное время. Но я все равно настигну их. Или другой охотник. В некотором смысле, подумал он, я сам частица форморазрушающей энтропии. Ассоциация Розена формирует, я уничтожаю созданное. Или так это должно казаться с их точки зрения?

Папагено и Памина на сцене начали диалог. Он прислушался, прервав размышления.

Подавшись вперед, Рик пристально всмотрелся в Памину, в тяжелые складки костюма, в вуаль над лицом и плечами. Потом он сверился с досье и откинулся на спинку кресла, удовлетворенный. Вот и третий мой андроид типа «Узел-6», подумал он. Эта Люба Люфт. Роль предполагала некоторую самоиронию, а самый полный жизни и симпатичный андроид едва ли смог бы о себе самом сказать правду.

Люба Люфт запела, и Рик был поражен качеством голоса. Голос не уступал голосам знаменитостей прошлого, собранных в коллекцию Рика. Да, признал Рик. Ассоциация Розена потрудилась как следует. И снова он представился себе самому как «суб специа аэтернитатис», разрушитель субформ, вызванный к жизни тем, что он увидел и услышал. Вероятно, чем лучше она функционирует, тем лучшая она певица и тем нужнее я. Если бы андроиды оставались подстандартными, как древние «Кью-40» ассоциации Дерена, то не было бы проблем в моем искусстве. «Когда же мне начать?»— спросил он у себя. Наверное, как можно скорее. В конце репетиции, когда она пойдет в уборную.

В конце первого акта был объявлен перерыв. Дирижер сообщил, что они продолжат через полтора часа. Объявлено было на английском, французском и немецком. После этого дирижер вышел. Покинув инструменты, вышли музыканты. Рик незаметно пробрался на сцену, туда, где располагались уборные. Он последовал за последними из участников репетиции. Он оттягивал время. Лучше сразу со всем покончить. Как только буду уверен. Но, практически, уверенным он мог быть только после теста. Быть может, Дейв ошибся. Надеюсь, что он ошибся. Но едва ли. Профессиональный инстинкт Дейва уже дал сигнал… а инстинкт подводил его редко, за все годы работы в управлении.

У проходившего статиста он выяснил, где расположена уборная мисс Люфт. Статист в гриме и костюме египетского копьеносца показал, куда идти. Рик нашел указанную дверь, увидел записку чернилами. На записке значилось: «МИСС ЛЮФТ. ЛИЧНАЯ». Он постучал.

— Войдите.

Он вошел. Девушка сидела у гримировочного столика с переплетенной в ткань партитурой на коленях, делая пометки шариковой ручкой. Если не считать вуали, она не сняла ни костюма, ни грима. Вуаль лежала на полочке.

— Да? — Она подняла голову. Грим делал глаза огромными, гораздо большими, чем они были на самом деле. Огромные орехово-карие глаза спокойно смотрели на Рика.

— Видите, я занята. — Ее английский не имел ни малейшего акцента.

— Вы звучите вполне прилично, даже в сравнении с Шварцкопф, — сказал Рик.

— Кто вы? — В голосе ее была холодная недружелюбность… и та, другая холодность, которую он встречал у многих андроидов. Сильный интеллект, способный на многое, но при этом… Он это порицал. Но все же, если бы не эта особенность, он бы не мог их выслеживать.

— Я из департамента полиции Сан-Франциско, — сказал он.