Бегущий по лезвию

Ламаистский монастырь одиноко возвышался на плоскогорье, которое раскинулось с той стороны Золотых ворот, которая была ближе к Мейрин Каунти. Чувствуя легкое покалывание в левой икре, Джон Родитис вышел из машины возле небольшой бетонированной площадки и, потянувшись, поглядел на отражающееся в зеркале воды желтое строение, гладкое, без окон, невыразимо святое, как жизнь анахорета. Был на редкость жаркий день. Все четыре дня визита Родитиса в Сан-Франциско стояла необыкновенная жара. Жаркая погода в психологическом аспекте не волновала Родитиса, она лишь закаляла его. Но когда жара являлась не словом, не метафорой, а золотым огненным глазом, смотрящим с неба, ему страшно хотелось включить кондиционер.

У него не было возможности до такой степени менять внешние условия. Пока не было. Ведь нельзя определить границы возможностей человека, в котором сосуществуют несколько личностей.

Родитис махнул в сторону ламаистского монастыря.

— Я надеюсь там попрохладнее, а?

— Может быть, — сказал Чарльз Нойес. — Гуру тебя остудит.

Родитис усмехнулся шутке своего спутника:

— Все еще пользуешься античным слэнгом?

— Не я. Это Кравченко.

Когда Нойес произнес имя личности, которая делила с ним его тело, его улыбка превратилась в гримасу, и он вцепился в полированный парапет, возле которого стоял. Его длинное тело изогнулось. Локти задрожали и прижались к бокам.

— Ненавижу его! Ненавижу! — прохрипел Нойес.

— Сотри его, — предложил Родитис. — Ты же знаешь, я не могу!

— Когда неуправляемая личность угрожает целостности хозяина, она должна быть уничтожена, — резко сказал Родитис. — Если бы Козак доставил мне хотя бы малейшее беспокойство, я бы вышвырнул его через минуту, и он это знает. Или Уолш. Любой из них. Я не могу позволить себе иметь сумасброда в голове. Разве не так?

— Остановись, Джон.

— Я просто апеллирую к здравому смыслу.

— Кравченко не любит этого. Мне тяжело.

Нойес резко убрал руку с парапета.

— Он борется со мной. Он пытается говорить.

— Ты дождешься, — сказал Родитис, — что он станет зомби и выгонит тебя из твоего собственного тела.

— Но сначала я убью и его и себя!

Родитис ухмыльнулся.

— Ты становишься неуравновешенным, ты осознаешь это? Если бы я не был к тебе так привязан, я просто плюнул бы на тебя. Давай! Пошли в машину. Нельзя заставлять холодного гуру долго ждать, а не то он станет слишком горячим под своей тогой. Или что он там носит. — Родитис усмехнулся, открыл дверцу автомобиля и оттащил Нойеса от парапета. Произошла небольшая задержка, пока Нойес боролся за контроль над своим телом. Но затем Родитис впихнул компаньона в машину, сел рядом и захлопнул дверь.

— Заканчивай путь по программе, — сказал Родитис автомобилю.

Генератор загудел и автомобиль, выехав с площадки, развернулся и направился к турникетам. Знак, висящий над рядами турникетов, подсказывал текущую плату за проезд по дороге: 83 цента. Когда они проезжали через турникет, произошел короткий обмен информацией между компьютерами автомобиля и турникета, и нужная сумма была автоматически снята со счета Родитиса в Центральном банке. А машина помчалась вперед, через старинный мост в желтой башне ламаистского монастыря.

В прохладной глубине машины Родитис вытер пот со своего морщинистого лба и озабоченно поглядел на спутника. Его все больше беспокоил Нойес, на которого становилось все рискованнее полагаться. Было бы жаль расстаться с Нойесом после стольких лет плодотворных отношений.

Они встретились в колледже девятнадцать лет назад. Их роли тогда были совершенно противоположными: Нойес был в колледже лидером, высокий и напористый, настоящий англосакс, со светлыми волосами и голубыми глазами. Семь поколений его высокопоставленных предков принадлежали к высшей касте, в то время как Родитис — сын эмигранта-сапожника, был невысоким, полным, темноволосым студентом, в общем никем. Но Нойес имел талант транжирить свои многочисленные достоинства, а Родитис очень умело использовал то малое, что он имел. Союз между этими людьми, такими непохожими друг на друга, возник быстро и надолго. Теперь Родитис контролировал целую империю, а Нойес был лишь одной из спиц в этом огромном колесе. Бедный Нойес. Он не мог справиться со своим здоровьем, со своей красавицей женой, и даже его трансплантат причинял ему беспокойство. Родитис презирал покровительство по отношению к кому угодно, но юношеская привязанность к другу не позволяла ему бросить Нойеса в тяжелый момент. Грустно, очень грустно.