Бегущий по лезвию

— В действительности, только четыре, — сказал Овенс. — Но личность Муртафа принесла с собой еще две, и одна из моих старых уже имела одну. Итого, трое «зайцев» и четыре трансплантата. А этого уже вполне достаточно. Толпа.

Нойес понимал. Эти «зайцы» считались вторичными личностями. Личностями, которые существовали как неотъемлемая часть трансплантата. Теперь, когда процесс Шеффлинга просуществовал более века, проблема вторичных личностей становилась все более и более острой. Каждый, кто носил в себе добавочную личность, передавал её при записи вместе со своей, а затем некоторые из этих записей выбирались новыми реципиентами. Таким образом, через некоторое время, практически каждый трансплантат вместе с собой привносил реципиенту одну или две дополнительные личности. И наконец наступило время, когда каждая трансплантация создавала в голове человека шумную толпу, даже несмотря на то, что вторичные личности гораздо менее активны, чем первичные.

Нойес также знал, что существовали способы обойти эту проблему. Самый простой — трансплантировать личность, не имеющую вторичных личностей, как он в свое время и сделал. Кравченко воспользовался процессом Шеффлинга лишь незадолго до своей смерти, поэтому последняя его запись еще не содержала дополнительной личности. Хотя и этот способ постепенно отходил в прошлое, так как теперь каждый проходил трансплантацию в молодые годы, внося таким образом дополнительную личность в свои самые ранние записи.

Другой путь — удалять дополнительные личности из трансплантата. Удаленные таким образом копии возвращались в банк душ и могли быть трансплантированы как первичные другим реципиентам. Нойес предпочитал второй вариант. Однако каждая новая личность — это престиж, а множество личностей — гораздо больший престиж. Люди теперь стремились превратить свои мозги в кашу. Когда человек получает трансплантат, он хочет получить весь пакет вторичных личностей, получая таким образом все преимущества трансплантированной личности во всей ее сложности.

Это было бы замечательно, если бы человек мог справиться с таким трансплантатом, подумал Нойес. А как было бы полезно каждому будущему реципиенту провести минут пять в компании Натаниэля Овенса и посмотреть, к чему может привести жадность.

— …может было бы и лучше, если бы вся эта затея с трансплантациями вовсе не начиналась, — говорил Дэвид Лоэб. — К тому же я не верю в удаление. У меня есть трансплантат. Но все же…

— Это наше спасение. В этом наше стремление к бессмертию, — сказал Овенс мягким, высоким голосом. — Я записался сюда, нахожусь здесь с целой компанией пассажиров и надеюсь теперь на новый цикл, в новом теле, когда…

— Нат! Твоя рука! — взвизгнула Ровена.

Пока он говорил, его рука совершенно независимо от тела потянулась вперед, чтобы ухватить бедро Глории Лоэб. Глория смущенно моргнула, почувствовав, как сомкнулись узловатые пальцы. Овенс пробормотал какие-то извинения, но руку не убрал. Дэвид Лоэб и Нойес пришли на помощь одновременно: Нойес схватил запястье руки Овенса, а его родственник разжал пальцы. На бледной коже Глории появились красные пятна.

Было видно, что Овенс не понял, что он сделал. Последовала длительная молчаливая пауза, в течение которой аристократы искали аристократический способ уладить возникшую ситуацию. Затем Овенс хрипло сказал:

— Я, пожалуй, пойду искупаюсь. Разряжусь немного и приведу себя в порядок.

Спотыкаясь, он побежал к воде. В его грузном, неуклюжем и в то же время могучем теле, по-видимому, шла борьба за контроль даже на бегу. Но он ухитрился нырнуть вполне нормально. Опустив голову и размахивая руками, он, как торпеда, поплыл к рифу.

Нойес закрыл глаза. Солнце над его головой вдруг показалось ему огромным, гигантским раскаленным шаром, изрыгающим пламя. В его голове раздался издевательский смех Кравченко.

«Смотри, смотри, Чарли. Это то, что я собираюсь вскоре сделать с тобой. И мне не понадобятся несколько приятелей, чтобы оттолкнуть тебя в сторону. Я справлюсь один».

Нойес отвернулся от присутствующих. Чтобы говорить с Кравченко напрямую, он должен был произносить слова вслух, и ему не хотелось, чтобы кто-нибудь услышал, как он разговаривает сам с собой.

— У тебя это не пройдет, — прошептал он, — как только ты попытаешься это сделать, я убью нас обоих, Кравченко.

«Ох. Опять угрожаешь карнифагом. Где твоя колба, Чарли? В плавках?»

— Оставь меня.

«Почему бы нам не пойти и не поговорить с Еленой. Это такая женщина! Займись-ка ей, а я посижу и посмотрю. Когда я был жив, я знал ее. Тогда она еще не была любовницей Кауфмана. Дай мне контроль над твоим телом, Чарли, и она будет твоей».

— Прекрати!

«Это будет выгодно для нас обоих. Я обработаю Елену, а твое тело получит наслаждение».