Бей. Беги. Замри

Наконец принесли долгожданную почту. Заехав в полдень, в обеденный перерыв, домой, Анна обнаруживает ее в почтовом ящике. Поспешно вскрывает конверты, разворачивает бумаги, переводит дух: оба разрешения получены. Она знает, что делать дальше, у нее все готово, она уже все разузнала и перепроверила. Она звонит в изолятор временного содержания, чтобы назначить первое свидание, и слушает бесконечное сообщение на английском, китайском, русском, итальянском, арабском, испанском, португальском… Она не уверена, что действительно узнала все эти языки, но точно знает, что шагнула в мир, совершенно не похожий на тот, в котором жила до сих пор: в мир запутанный и чужой. Здесь ей еще только предстоит научиться всему, и для начала – терпению. Проведя двадцать пять минут в попытках дозвониться, она нажимает отбой. И начинает сначала – второй, третий, десятый раз подряд. Наконец ей удается узнать, что ближайшее свидание можно получить в следующий вторник, и она бронирует время, даже не задумываясь, не назначено ли у нее или у Юго каких-нибудь дел на этот час. Они уже все обсудили, и оба хотят как можно скорее увидеть сына. Они знают, что им придется полдня отсутствовать на работе – в аптеке и в офисе. Свидание длится минут пятьдесят, но нужно приехать за час до начала, плюс время на дорогу туда и обратно. Приговор Лео еще не вынесен, поэтому он имеет право на три свидания в неделю. Анна обдумала эту информацию и пришла к выводу, что ей придется искать себе замену. Она не пропустит ни одного свидания, хотя Юго придерживается другого мнения. У него есть обязанности, восклицает он, ведутся строительные работы, он не может допустить ни малейшей ошибки, не имеет права позволить кому-либо усомниться в его профессионализме. После первого свидания он будет видеться с Лео только по субботам.

– Ты можешь делать что хочешь, – резко говорит он. – Ты свободна, ты сама себе хозяйка. А у меня не все так просто.

Ты свободна. Она не станет указывать ему на слабость этого аргумента. Она знает, почему он так говорит. Во-первых, его грызет изнутри ужас от того, что ситуация ухудшается. Слухи, разговоры – мутное, тревожащее облако разбухает, он замечает это каждый раз, проходя мимо коллег. Похоже, он утратил свой авторитет: он больше не тот энергичный советник по вопросам культуры, которого все знают, не тот, кого рады видеть всегда и везде, – теперь он отец преступника, от него инстинктивно держатся подальше, словно запятнавшая его грязь может запачкать и окружающих. Воспоминания об увольнении возвращаются, терзают его, он чувствует себя в опасности, чувствует себя уязвимым. Но гораздо больше он боится встречи с сыном. Юго любит Лео и не раз показывал это ему – по-своему, с помощью юмора и игры. Он познакомил его с футболом, баскетболом, теннисом, водил на авторалли, брал с собой кататься на лыжах и на катерах друзей. Они вместе пережили пьянящее увлечение спортом, гонками, скоростью. Разделяли эйфорию от победы на соревнованиях, но никогда не говорили об этом – из чувства сдержанности или боязни не найти правильных слов. О чем он может говорить с сыном теперь? О том, что не в силах спасти его?

И вот они у той самой стены – в прямом и в переносном смысле. Выйдя из машины, они обливаются потом. Жара стоит уже месяц, сводит с ума. По дороге они видели лозунги против правительства, полиции и капитализма, ими исписаны рекламные щиты, дорожные указатели, опоры мостов и самодельные транспаранты. «Это как огонь, бегущий по пороховой дорожке, – его уже не потушить», – думает Анна. А в конце этой дорожки – ее сын, сидящий на бомбе.

Внезапно она замечает, что рядом никого нет.

Юго стоит перед бетонной оградой с колючей проволокой и смотровыми вышками. После того как Анна привезла сюда одежду для Лео, она описала ему это место, но слова – это одно, а реальность – совсем другое. Юго растерян.

– Идем, – тянет она его за собой. – Нам нужен вход для родственников заключенных.

Юго молча следует за ней. Анна ведет его к приземистому зданию метрах в тридцати от входа. Найти его нетрудно – нужно просто идти за длинной цепочкой других посетителей. В основном тут женщины, подростки и дети. Анна задается вопросом: «А где мужчины? Неужели у заключенных меньше отцов и братьев, чем матерей и сестер?» Потом она вспоминает о сопротивлении и стыде ее собственного мужа. Она вглядывается в лица и фигуры и чувствует себя другой, не такой, как эти люди. Она принадлежит к другому виду, хотя какая-то ее часть, запрятанная глубоко внутри, признает этот невзрачный народ своим. Она пытается сосредоточиться на ярких плакатах с инструкциями, которым необходимо следовать, с адресами и телефонами ассоциаций взаимопомощи, но безуспешно.

– Как мы до этого докатились? – шепчет она.

Ее тошнит от запаха дешевого кофе – запаха, который взбивают во влажном воздухе лопасти древних вентиляторов.

Юго поправляет ее:

– Как Лео мог вляпаться в такое дерьмо?