Бей или беги

Домой, — повторила она про себя. Ни в каком случае, ни в каком мире, даже таком безумном, окружавшем их, Томасин не стала бы называть тот омерзительный особняк домом. То была ее тюрьма. И она плелась за ним, как заключенная за своим тюремщиком. А он, надо думать, в этом знал толк.

Перед тем, как сесть в повозку, Томасин заметила во дворе завода грузовой автомобиль, и он прочно завладел ее вниманием. Как она поняла, здесь пренебрегали подобными способами транспорта, отдавая предпочтение лошадям, но, видимо, все же использовали машины для вывоза тяжелых грузов. Они могли бы спрятаться в кузове вместе с Заком. Забраться в какой-нибудь ящик. Если… если друг прочитает ее записку до того, как она сойдет с ума в заточении. Если ей удастся выпросить, выторговать любой ценой еще хоть одну встречу с ним.

Водитель грузовика высунулся из кабины, чтобы захлопнуть открытую дверцу трехпалой рукой. Томасин не видела его лица, но эта деталь всколыхнула в ее душе волну невыносимой тоски по отцу. Тоски, сожаления и чувства вины. Он пришел бы в ужас, узнав, во что превратилась его маленькая отважная охотница.

Томасин взобралась в повозку, проигнорировав галантно предложенную ладонь Малкольма.

Отец говорил: бей или беги. Убегать она уже пробовала, но ничего хорошего из этого не вышло. Она снова попалась в ловушку, куда страшнее, чем та яма в земле.

Возможно, стоит попробовать нанести удар.

Глава одиннадцатая

Томасин нуждалась в помощи. Она не собиралась повторять свою ошибку и доверяться Дайане, потому рассудила, что с женщины можно получить хотя бы информацию. Очень осторожно. Дайана себе на уме и легко почует подвох, если спрашивать слишком прямо. Впрочем, и у нее было слабое место — всякие предметы роскоши и одежда, о которых она могла трепаться бесконечно, забывая себя. Возможно, ей было одиноко и она искала слушателя или компанию. Возможно, ей было все равно — слушают ее или нет, лишь бы только не прекращать свой напыщенный монолог.

Томасин озадачила ее запросом на «что-то особенное».

Малкольм часто отсутствовал дома, понятное дело, не торопясь посвящать пленницу в причину отлучек. Сегодня он должен был остаться и ужинать с ней. Томасин не могла упускать такую возможность, она собиралась выторговать себе еще одну встречу с Заком. Она трезво оценивала риски: если повезет, ужин станет последним, заключительным этапом ее мучений и у нее будет достаточно времени, чтобы оправиться от пережитого, но уже на свободе. В случае провала смерть представлялась ей не самым проигрышным вариантом. У мертвецов нет проблем. Небытие сулило избавление.

Дайана так и не ответила ни на один вопрос, даже заданный очень мягко и осторожно, с головой окунувшись в поставленную перед ней задачу. Как зловещая фея-крестная она порхала по комнате, перетряхивая шкафы и ящики, вытряхивая из них свои бесчисленные сокровища. Томасин безучастно слушала ее треп, но оживилась, приметив кое-что интересное. Впервые, наверное, за время своего «ученичества» у этой женщины она проявила инициативу.

Томасин никогда не видела павлинов вживую, хоть и пробовала то, что, как ее убеждали, являлось языками тропических птиц. Однако, когда-то насмотревшись картинок в школьных учебниках, она сложила некоторое представление об их оперении. То, чем было расшито изумрудное шелковое платье, она определила именно как перья павлина. Это показалось ей забавным. А Дайана похвалила выбор своей подопечной и тут же выплюнула название бренда — chapurin, что, конечно, было для Томасин всего лишь набором звуков. Она поглаживала перья пальцами, удивляясь тому, как они одновременно способны быть такими мягкими, невесомыми, но жесткими, а Дайана уже подбирала к наряду необходимые аксессуары и обувь. Томасин приглянулись ботильоны из кожи питона от той фирмы, что прежде больше славилась своими головокружительными туфлями, но наставница предложила альтернативу. Она не хотела, чтобы образ вышел слишком хищным, боялась, что излишества лишат его элегантности. Тут они разошлись во мнениях. Томасин шла на войну.

Она вспомнила поговорку, услышанную на образовательном курсе в Цитадели: «сколько волка не корми, он смотрит в лес». Вот и она позволяла наряжать себя во все эти невероятные наряды и безделушки, нацепляла на лицо маску покорности, а сама только и думала о том, чтобы вырваться и оказаться в родной стихии.