Бей или беги

Глупое оправдание. Глупая ложь. Чтобы заткнуть обличающий голосок в голове, Томасин и требовалась Дайана. И вино, оказавшееся калифорнийским мерло. Ей, по сути, было все равно, чем лечить душевную рану в компании самой мерзкой женщины из всех, кто ей когда-либо встречался. А Томасин повидала много дерьма. На фоне Дайаны даже жительницы лагерей каннибалов казались невинными овечками, даже бандитские шлюхи. Они просто пытались выжить. По-своему. Не прикрывая поганые поступки каким-то эфемерным благом и хорошими намерениями.

Томасин не запрещали передвигаться по особняку, ведь в нем не имелось ничего, что представляло бы для нее угрозу или было ценным. Большинство дверей держались запертыми на ключ, и все, что она могла позволить себе в качестве развлечения — это крушить вычурное убранство, к чему у нее, конечно, не лежала душа. Она знала также, что Дайана не запирает свою комнату. Ей некого бояться. И некого ждать. Малкольм, судя по всему, ей не интересовался. Еще в Цитадели он отзывался о своей верной приспешнице без особой теплоты. «Годится, чтобы греть постель.» — так он сказал. Мало походило на выражение симпатии и благодарности за ее пресловутую преданность.

Томасин по-хозяйски ввалилась в комнату женщины и плюхнулась в кресло.

— Чего тебе? — грубо осведомилась Дайана. Устроившись на постели с шикарным постельным бельем от парижского бренда Ives delorme, она листала глянцевый журнал тридцатилетней давности. Такого добра у женщины было навалом. Она предлагала Рей их в качестве альтернативы книгам, но девушка не оценила.

Томасин выдернула ослабленную пробку зубами, сплюнула ее на пол и шумно хлебнула из горла. Дайана проследила за ней, изогнув бровь, и, кажется, зрелище вышло для нее достаточно информативным. Ее черты смягчились. Она встала, шурша шелком домашнего кимоно, чтобы заглянуть Томасин в лицо. След от пощечины не укрылся от ее взгляда. Она недовольно прицокнула языком.

— Боже, ну и мудак, — проворчала она.

— Надо же, — присвистнула Томасин и со злым удовольствием напомнила, — ты же не берешься осуждать его за…

— Я не осуждаю, — подтвердила Дайана, — просто констатирую факт.

Она направилась к платяному шкафу, и Томасин подумала, что среди чулок, туфель и неведомого барахла у женщины припрятана аптечка. Может, какая мазь, чтобы поломанная куколка не утратила своей прелести. Дайана и правда вернулась с коробкой. Но в ней не было медикаментов. А кроссовки, очень похожие на те, что когда-то приглянулись Томасин в торговом центре. Ее размера. Стразы на них горели дождевыми каплями. Много-много страз.

— Может, это тебя утешит, — мягко сказала женщина и, присев на корточки, обула подарок на ноги своей подопечной, — они особенные, даже лучше тех, что мы видели. Один изобретательный парень, художник, Дэниэл Джейкоб когда-то придумал, как усовершенствовать эту модель, сделать ее еще дороже. Пятнадцать тысяч кристаллов — это вам не шутки.

— Он умер? — глупо спросила девушка, впечатленная широким, почти трогательным жестом.

— Все умерли, — со смешком ответила Дайана, — мы тоже. Давно. Но я раздобыла их специально для тебя, ты заслужила. Меня всегда утешают красивые вещи.

Вот оно, — поняла Томасин, взглянув на женщину совсем по-другому. Теперь многое стало понятно, зачем Дайана окружала себя всей этой бессмысленной мишурой. Она без остановки заталкивала обесценившиеся, прежде дорогие вещи в дыру в своем сердце. Искала красоту в обезображенном, рухнувшем мире. Цеплялась хоть за что-то, понятное ей.

Томасин прониклась к ней не симпатией, но неким уважением. Она увидела в Дайане что-то близкое, оттого больше не испытывала к ней прежнего отвращения.

Через какое-то время они сидели прямо на ковре, разведя огонь в камине, и разделяла их только бутылка, из которой они делали глотки по очереди. Томасин задумчиво гладила пальцами символ на кроссовках, напоминающий птицу, раскинувшую крылья в полете. Стразы под пальцами напоминали замерзшие капли воды. Дождевой влаги или слез. Но глаза ее были сухими, пока она смотрела в огонь, изредка отвлекаясь на любование подарком. Дайана была права. Даже рядом с потяжелевшей от ошметков шикарного ужина тканью платья кроссовки смотрелись идеально. И радовали глаз. Утешали, хоть немного.

По какой-то неведомой причине и сама Дайана была настроена благожелательно. Полумрак и мерло сгладили острые углы ее характера, ее привычную язвительность. Она вдруг расщедрилась на откровенность, пусть и совершенно бесполезную для дела. Томасин предпочла бы хоть немного сведений, пригодных для побега, но ей было любопытно послушать о прошлом этой женщины.