Бей или беги

— Что это ты делаешь? — заинтересовался отец, однажды став свидетелем неведомых манипуляций дочери. Томасин замерла и до боли стиснула рукоятку ножа. Она была осторожна, ведь слишком явный намек мог навести на их след вовсе не того, кого нужно. Все, что она могла себе позволить, выцарапать свое имя. Но она знала: отцу это вряд ли понравится.

Оправдание нашлось само собой.

— Отметки, чтобы не потеряться, — объяснила она, — ты всегда так делал…

— Нет нужды, — отрезал отец, — мы не вернемся.

Они направлялись на север. Отец сказал, что знает безлюдные места — без живых, без мертвых. Далеко-далеко на севере, где мало городов и даже летом не бывает тепло. Логично, что твари сосредоточились в прежде густонаселенных районах и не станут бродить по землям, покрытым густым лесом, где между редкими городами лежат огромные дистанции.

Отцу были ведомы тропы, крошечные шоссе, удаленные от крупных магистралей и следовательно голодных орд. Там они будут в безопасности. Он, его дочь и…

После этого разговора Томасин больше не оставляла отметок, но вскоре придумала, как дать другую подсказку.

Опустевшие города, смешанные леса, поля и равнины сменились одичавшими садами. Там ей попалась на глаза старая яблоня, вся алая от плодов. Крупные переспелые яблоки гнули ветви к земле. Томасин сняла одно, подбросила в воздух и ловко пронзила стрелой. Не бутафорской, а обычной, выструганной ее умелыми пальцами из тонкого, острого прута. У нее была их целая сумка — девушка сама занималась производством после того, как соорудила себе лук, отыскав подходящую леску. Отец одобрил изготовленное ей оружие — во время охоты оно неплохо повышало шансы на успех.

Отец не считал стрелы в ее сумке. Теперь Томасин заготавливала их с запасом, чтобы оставлять на видных местах во время их путешествия на север. На билбордах, на дорожных знаках, на вывесках мотелей и редких, давно опустевших поселений.

Томасин надеялась, что так он сможет их найти. Только эта надежда и помогала ей держаться на плаву.

Они благополучно добрались до севера и кое-как отладили свой быт. Здесь действительно не было мертвецов, не было и людей. Только крошечная хижина из бруса, затерянная в глухом лесу. Древние деревья-исполины покрывали горные склоны.

Дом располагался очень удачно — с площадки перед ним открывался вид на всю округу, а с другой стороны была отвесная горная порода. Он был возведен высоко, вдали от цивилизации, как средневековый замок. Довольно маленький средневековый замок, состоящий из одной комнаты и крошечного хозяйственного помещения с нерабочим бойлером, баком для воды и генератором, к которому все равно не было топлива. Отец обмолвился, что когда-то приезжал сюда на охоту. Местные леса населяла богатая фауна. Он предостерегал дочь быть осторожнее, ведь теперь им угрожали не люди, а медведи гризли и менее крупные, но опасные хищники. Росомаха, с которой еще до появления Томасин как-то столкнулся отец, оставила ему глубокие шрамы на всю оставшуюся жизнь.

Остерегаясь повторить его опыт, Томасин тщательно изучала следы звериных лап на снегу. Теперь охотиться ей было трудно. Она заметно сдала, утратив прежнюю прыть и легкость движений. Скрывать правду от отца становилось все сложнее с каждой неделей. Она прятала подросший живот под массивной зимней одеждой, но уже не могла утягивать бинтами подросшую грудь. Не ровен час — он заметит. И жди беды.

Томасин догадывалась, что отец не обрадуется. Он всегда мечтал о сыне, звал ее мужской версией имени и в первую очередь после побега из Капернаума выдал другую одежду и заставил обрезать волосы. Но он знал, кто она на самом деле, как ни пытался себя обмануть. Иллюзия трещала по швам. Сын точно не принес бы в подоле ребенка. Ребенка, зачатого против воли. Но морально-этические вопросы отступали на второй план перед реальным риском для жизни будущей матери. Без сомнения, отец, ставящий в приоритет выживание, потребует избавиться от него, пока не стало слишком поздно.

Как-то раз, отыскав в одном месте для ночлега завалявшуюся бутылку виски, он позволил себе предаться ностальгии о прошлом. Он вспоминал свою жену, тихую, мягкую женщину, с добрыми глазами. Жену, которая умерла при тяжелых родах. И отец так посмотрел на Томасин, говоря это, что ей почудилось, что он винит ее в случившемся, будто она убила собственную мать. Ее, скорее всего, ждет такая же участь. Отец не позволит. У них никого не осталось, кроме друг друга. Только двое против всего мира.

Томасин была до смерти напугана. Она не знала, что пугает ее больше: разрешение беременности или жуткая процедура ее прерывания. Она наслушалась достаточно страшных историй, оттого имела некоторое представление — в любом случае она рискует погибнуть от кровопотери или инфекции. В Капернауме, где имелась хоть какая-то медицина, ее шансы уцелеть были выше. Но Капернаум остался в прошлом.