Бей или беги

Она не знала, что на это ответить. До недавнего времени Томасин вообще планировала не дожить до лета, так что будущее представлялось ей весьма туманным. Но призрачный огонек надежды разгорелся. Она утешила себя, что всегда может сбежать, если что-то пойдет не так. Но она ему верила. Хотела верить.

Она шагнула вперед и приняла протянутую руку. Глаза Малкольма влажно блестели и были полны благодарности, а взгляд стал таким теплым, что Томасин готова была забыть все прежние обиды. И сделала бы это, если бы главное напоминание не толкнуло ее в живот изнутри. Эта проблема требовала срочного решения. С остальным можно будет разобраться после, если врачи Капернаума действительно так хороши.

Малкольм усадил ее на мотоцикл и протянул громоздкий шлем. Томасин поморщилась — у нее и без этого огромного сооружения гудела голова, но сил на споры у нее не осталось. Плотный пластик приглушил звуки, и она утратила прежнюю остроту слуха. Она возилась с застежками и не услышала шагов. Была еще одна деталь, которую девушка совсем упустила из внимания, и теперь пожалела.

Мотоцикл потерял равновесие, и она повалилась набок вместе с ним. В лесу невозможно было развить достаточную скорость, чем и воспользовался отец, каким-то образом выбравшийся из ямы. Томасин, придавленная тяжелым транспортным средством, теперь могла только наблюдать их противостояние с Малкольмом, пытающимся выбить у отца нож.

— Ты заплатишь за то, что с ней сделал! — взревел отец. Не вызывало сомнений, что он слышал весь их разговор и сделал соответствующие выводы. И история о мертвой сестре в качестве оправдания его совершенно не тронула. Едва ли он выполз из той дыры, чтобы дать свое родительское благословение на их счастливый союз. Томасин читала, что так делали в прежнем мире. Но в этом новом, рехнувшемся мире, отец и будущий отец ее ребенка сражались, как дикие звери.

И отец Томасин был сильнее. Преимущество в виде ножа было на его стороне, а у Малкольма не было с собой той жуткой биты с шипами. Но был пистолет, который девушка по старой привычке присваивать все ценное спрятала в глубокий карман куртки.

Отец заметил.

— Давай, Томас! — торопил он, — не разочаруй меня!

Он говорил: бей или беги.

Она нажала на курок.

Отец говорил: слушай лес. И лес застыл, оглушенный звуком выстрела.

А еще он сказал: ты мне больше не дочь. Так что к черту его советы.

Малкольм спихнул с себя безвольное тело поверженного соперника и сразу же ринулся к ней. Кровь заливала ему лицо — глубокая рана крест-накрест пересекала старый шрам, когда-то оставленный Томасин, начинаясь от брови и заканчиваясь над ключицей порванным воротником куртки. Она выронила еще дымящийся пистолет и порывисто обняла мужчину, ничуть не боясь перемазаться в крови. Кровь была частью каждодневной рутины в изменившемся мире. Как и смерть. Но, возможно, однажды все будет иначе.

А Томасин больше не собиралась умирать.

Эпилог

Томасин вынула из ствола стрелу и придирчиво осмотрела со всех сторон — наконечник немного погнулся, но при должном усилии можно поправить. Другие стрелы она собрала в кустах поблизости, бесшумно ступая по ковру из мха и прислушиваясь. Громко пели птицы. Ветер качал лохматые лапы елей.

Вот оно. Легкий шорох. И следы, почти неразличимые, невесомые, опознаваемые лишь по протектору на подошвах. Следы привели ее к полянке, залитой солнечным светом. Солнце заставляло темноволосую макушку дочери отдавать рыжиной.

Артемида сидела на пеньке, лук валялся в траве рядом с ней, а на коленях девочки вольготно устроился… кролик. Дочь охотилась за ним и должна была убить, но пятилетнему ребенку пока трудно давались принципы жестокого мира. Пушистый зверь вызывал у нее умиление, а задача прикончить его и принести в качестве трофея домой — искреннее негодование. Да и кролику она внезапно понравилась. Он смирно сидел в ее руках, впрочем, судя по всему, только и ждал, когда представится возможность скрыться в зарослях папоротника.

— Можно я заберу его домой? — завидев мать, Артемида подняла на Томасин большие темные глаза.

Томасин вздохнула. Она представила, что ей бы на это ответил отец. Нет, ничего бы не ответил. Он выудил бы свой любимый нож и показательно, на ее глазах, оборвал бы жизнь несчастного создания. Или заставил ее саму его выпотрошить. В качестве урока. Он не учил ее жестокости, но учил выживать. А сострадательное сердце еще никому не помогло в прятках со смертью.

— Ох, милая, — вздохнула Томасин, — и что мы с ним будем делать?

— Не знаю, — призналась Артемида. Она отвлеклась на появление матери и утратила хватку — кролик тут же соскользнул с ее колен и шустро нырнул в кусты. Девочка обиженно наморщила носик.

— Ничего, — утешила ее мать, — у тебя будет другой. Все кролики в этом лесу твои.

— Но я хотела именно этого, — пробормотала Артемида.

Она подобрала лук и засеменила за Томасин по тропе, ведущей к хижине.