Бей первая

Но я заморожен. Заторможен. Я всю неделю погибал от неизвестности, и теперь эта информация про долбаного менеджера вышибает из меня весь дух.

Через силу начинаю двигаться. Успокаиваю себя тем, что Никитос сегодня за всем проследит. Как обычно, видимо. А потом мы уже со всем разберемся. Мы с парнями идем в ближайший спортзал. Небольшой, но толковый. У нас у всех есть сюда абонементы. Так что я тягаю железо и стараюсь отключить мозг. Я все решу. Но не сейчас. Думаю только о подходах и количестве повторов, занимаю мозг цифрами. Но полностью отключиться не получается. Как она живет? Как она, мать вашу, в этом всем живет?! Как еще не сломалась? И что я могу сделать, чтобы ей помочь? Осознание, что я бессилен, дается мне тяжелее всего.

После спорта принимаю душ, выкручивая холодную воду на максимум. Но и это меня не спасает.

К магазину подхожу, как бурлящий и кипящий чайник. Когда Разноглазка выходит на улицу, только тут, кажется, по-настоящему могу вдохнуть. Она – мой кислород. Как так вышло?

– Привет, мальчишки! Я соскучилась!

Я рвано вдыхаю. Соскучилась. Даже если это не лично мне – плевать. Как хорошо снова ее видеть.

Прогулка до ее дома – стандартная. Только я опять плетусь в хвосте, фокусируясь на ее спине. Лана, киса, Мальвина, что же ты, мать твою, со мной делаешь?

Когда лифт доезжает до пятнадцатого, она, как всегда, машет. Мы прощаемся. А я в последний момент вышагиваю на лестничную клетку.

Лифт с парнями закрывается и уезжает. Мы остаемся вдвоем.

Все предохранители сгорают к чертям собачьим. Надвигаюсь на Лану, раздираемый противоречивыми эмоциями. Понимаю, что выгляжу, как маньяк или псих какой-то, но остановиться не в силах. Она пятится назад, глядя мне в глаза. Этот зрительный контакт почти искрит.

– Что ты делаешь? – спрашивает почти испуганно.

Подхожу к ней вплотную. Деревянными пальцами берусь за «собачку» на молнии ее куртки. Тяну вниз. Очень медленно кладу руки ей на талию. После октябрьского холодного ветра контраст колоссальный. Очень тепло. Я сжимаю пальцы и чувствую, как Лана вздрагивает.

– Кир, – зовет тихо.

Смотрю в ее разные глаза. Спрашиваю себя – я влюблен? Это то самое? А что еще это может быть? Разве не из-за этого у меня все внутри давно в труху перемолото?

И что, черт возьми, мне теперь делать? Сказать ей? Черт, да я дышать не могу, какие признания? Дыхалка сбита, как будто Косатон несколько часов гонял меня по нормативам. Что я сейчас скажу?

– Лана, – мой голос хрипнет.

Чувствую, что под моими ладонями она вибрирует. Смотрю на ее яркие губы. Умру, если не поцелую ее сейчас. Или умру, если поцелую? Запутался.

Сгребаю в кулаки ее толстовку и сдавленно рычу. Прикрываю глаза и прислоняюсь своим лбом к ее. Пытаюсь понять, что делаю. Я вышел из лифта сейчас – зачем? Чтобы что?

– Кир, – она шепчет и задыхается, – если мы… если ты что-то хочешь сделать… Нужно быть уверенными, понимаешь?

– Нет, – выдавливаю с закрытыми глазами.

– Чтобы это ничего не испортило.

– Что мы можем испортить?

Лана упирается ладонью мне в грудь. Надавливает. Я не двигаюсь, и она сдается:

– Дружбу.

Тогда я разжимаю пальцы и отпускаю ее. Отхожу на пару шагов назад. Изображение троит, и я опускаю взгляд в пол. Молча поворачиваю на лестницу и лечу пешком на первый. Дружбу. Какой человек в здравом уме сможет назвать это дружбой? Когда я дышать рядом с ней не могу. Такие друзья как называются?

Выхожу из подъезда, и меня встречают три вопросительных взгляда. Смотрю на Белого, и от его открытого лица ловлю какой-то дикий приход. Хочется разрыдаться, как ребенку. Отрицательно качаю головой, и парни хлопают меня по спине.

В сторону дома идем сначала молча.

А потом я вдруг открываю рот:

– Сказала, что не хочет испортить дружбу. Что нужно быть уверенными. В чем, блин?!

Бус присвистывает и заводит старую шарманку:

– А я говорил, что она с зубами.

– Ой, да мы запомнили уже, Тим, – морщится Малой.

Белый же поглядывает на меня так, будто знает законы вселенной. И раздумывает, стоит ли их мне раскрывать.

Я рявкаю:

– Давай уже!

Он вздыхает и задвигает аккуратно:

– Кир, у нее друзей никогда не было. Дома – жопа, на работе – тоже. То, что между нами сейчас сложилось, для нее очень важно. Могу ошибаться, но, может, она просто боится? Если вы начнете встречаться, а через месяц расстанетесь…

– С хрена ли мы должны расстаться? – пытаюсь сбавить обороты, но у меня не выходит.

– Я просто говорю. Гипотетически. Если бы вы расстались, то никакой дружбы дальше бы уже не вышло.

– И что мне делать, доктор Курпатов?

Диман пожимает плечами:

– Тебе лучше знать.

– Ты бы свою жизнь так раскладывал, как чужую, – тихо замечает Тоха.

И тут звереет уже Белый:

– Заткнись.

Мы снова замолкаем. Но, думая каждый о своем, ощущаем уже привычное нам единение. И потихоньку остываем. Расходимся по домам.

– Кирюш, есть будешь? – кричит с кухни мама, когда захожу в квартиру.

– Нет.

Иду сразу в комнату и падаю на кровать. Беру телефон, проверяю, в сети ли Мальвина. Но что написать ей – понятия не имею.

– Ну, хватит! – мама распахивает дверь без стука.

– А как же личное пространство?