Бейкер-стрит на Петроградской

4. Отличная идея была у Валуцкого — «Заснеженный Париж». Эта история о русском драматурге Сухово-Кобылине, о его сложной биографии, в которой присутствует даже убийство некой француженки Луизы Симон ди Манш. Не нашлось заказчика.

5. С Валуцким же была придумана забавная история «Наш сосед Сергей Петрович» о домашнем сыщике, «домовом» Шерлоке Холмсе, который по просьбе жильцов, своих соседей сначала находит потерянного кота, затем брошку, потом доходит до Интерпола, который тоже ему помогает и даже обращается с просьбами о поиске. Не нашли инвестора.

6. Велись переговоры с Первым каналом об экранизации повести Б. Акунина «Азазель». Будучи филологом по образованию, я никак не мог взять в толк, что привлекло канал в этом произведении, лишенном характеров, наполненном литературными цитатами. Чуть позже Александр Адабашьян, взявшийся за этот проект, испытал все эти трудности.

7. Экранизацию нескольких рассказов ироничного и тонкого английского писателя Роальда Даля мы хотели сделать вместе с Виктором Шендеровичем. Все уперлось в юридические, денежные дела.

8. Сергей Жигунов позвал меня сделать сериал по рассказам Рекса Стаута про сыщика Ниро Вульфа. Я отказался, посоветовав ему сценариста В. Валуцкого и режиссера Евгения Татарского.

9. Греческое предложение сделать фильм о Кирилле и Мефодии так и закончилось лишь переговорами.

10. Ганна Слуцки — «Банкир». Одни разговоры.

11. А. Гребнев — «Карибский кризис».

12. О. Мареева — «Кубанские казачки».

13. В. Валуцкий — «Мама мия»...

И так далее, далее, далее... Долгие вечера чтения, пространные разговоры, тревожные ожидания и надежды.

Зачем я стою у этой «братской могилы»? Около этих «тысяч тонн словесной руды»?

В назидание своим ученикам, которые избрали в жизни эту тяжелую, тревожную дорогу — кинорежиссуру.

ПОДКОЛЕСИН

Мою стипендию отбирали букинисты. - Во всем виноваты карикатуры. - Штрихи к общественно-политическому автопортрету, - О последнем бегстве из Союза кинематографистов поподробнее. - Михалков и его команда. - В окно!

После школы я струсил и не стал поступать в Академию художеств на архитектурный факультет, а надо бы!

Зато с легкостью юного поэта за компанию со студийцами из Дворца пионеров оказался на филологическом факультете Ленинградского университета, да еще на престижном газетном отделении.

Но природные данные бились во мне, искали выхода. Сначала они выразились в коллекционировании архитектурных ведутов (пейзажей).

В те далекие годы вполне хватало студенческой стипендии на приобретение у букинистов на Литейном редких листов петербургских гравюр Махаева, Ухтомского, Зубова, московских листов Лабарта, римских офортов Фомина, ленинградских офортов Верейского, Митрохина, литографий Добужинского, ксилографий Шиллинговского...

Тяга к изобразительному искусству была непреодолима. Даже мое дипломное сочинение называлось «Первые русские иллюстрированные журналы — „Ералаш" и „Русский художественный листок"».

Весь мой журнализм свелся к рисованию сотен шаржей и карикатур для факультетской стенгазеты «Филолог», для университетской многотиражки, для «молний» на комсомольских и профсоюзных собраниях на факультете и в городе. Вместе со студентами художественных вузов я наравне с ними мазал «молнии» на городских и областных конференциях ВЛКСМ.

Это странное занятие, вероятно, пробудило в моей душе склонность к общественной работе...

Думаю, дело в моей слабохарактерности, в неумении отвертеться, наконец, в добросовестности. Выбрали — я работаю, попросили — я делаю, утвердили — не смею отказать...

Но только до первой же неприятности, непреодолимой опасности или из-за чьей-либо подлости, потому что по сути дела я — гоголевский Поколесин!

Чуть что — если не в дверь, то в окно...

Напомню мою административную и общественную карьеру:

— Главный редактор литературно-драматической редакции ленинградского телевидения. После снятия Н. С. Хрущева в 1964 году и наступившего очень скоро идеологического похолодания я хлопнул дверью и ушел на Высшие режиссерские курсы «Ленфильма» к Г. М. Козинцеву, хотя до этого и не помышлял оказаться в кино. Мне было уже 34 года!

— Секретарем парткома «Ленфильма» (выбран на общем собрании) я был в течение пяти лет. Началась Перестройка. Я подал заявление о выходе из партии — «...до наступления раскола...» — и снова хлопнул дверью.