Бейкер-стрит в Александровке

– Как это – склонение к совершению? – удивилась тетя Ася.

– Помните дело Чарльза Мэнсона? Кстати, он до сих пор сидит в американской тюрьме. Он обладал даром гипноза и зомбировал молодых людей, из неблагополучных семей, как правило. Они считали его чуть ли не своим божеством и совершали по его приказу убийства, а он в это время обеспечивал себе алиби. И что самое удивительное, на суде они все утверждали, что убийства были их собственной идеей.

– И что? Их всех посадили?

– Их отправили в психушку, а посадили, в конце концов, Чарльза Мэнсона.

– Вот здорово! – восхитился Бронька. – Выходит, лысый – это наш отечественный Чарльз Мэнсон?

– Выходит, так, – кивнул Михалыч. – Соответствует мировым стандартам.

– А как вы докажете, что он причастен к убийствам? – полюбопытствовала Натуся.

– Да уж американцы доказали, и мы не хуже. Докажем в лучшем виде, – самодовольно говорил Михалыч, смакуя щуку.

Саша начал верить, что Михалыч докажет. Ишь, местный гений! А на мать-то как смотрит. Вдруг Саша заметил, что тетя Ася сегодня выглядит как-то по-особенному. И ничего вроде бы с собой не сделала, но что-то в ней неуловимо изменилось – во всяком случае, она помолодела лет на десять, и в ней появился какой-то особый шарм, которого еще вчера не было.

– Мать, а тебе идет расследование преступлений, – удивленно сказал Саша, абсолютно без всякой связи с Чарльзом Мэнсоном.

Клеопатра Апполинариевна молча улыбнулась. Натуся вдруг возмутилась.

– Все-таки у нас сумасшедший дом. Болтаем черт знает о чем, а ночью нам предстоит засада.

– Да? – вежливо сказал Михалыч. – Вам предстоит, простите – что?

– Как что? Надо распределить, кто что будет делать, где стоять…

– Никаких стоять! – решительно сказал Михалыч. – Все вы будете лежать в кроватках! На втором этаже! Всем лежать и спать. И боже вас упаси даже подумать, что вы участвуете в засаде. Чтобы ни звука, ни вздоха! А детей эвакуируем к соседям. Вон у Федотовны пусть ночуют.

Натуся возмущенно повернулась к нему.

– У вас действительно сумасшедший дом, – признал Михалыч. – Вместо того, чтобы выгнать детей, когда обсуждаются следственные действия, мы, видите ли, с ними сотрудничаем! А пожилые женщины, вместо того, чтобы вязать шапочки, ездят в международные организации, лазят в окна по лестницам и дразнят убийц! Да шучу я, шучу, – закричал он, видя по лицам, что дети и пожилые женщины ему сейчас выскажут все, что о нем думают. – Я и сам знаю, что дети нам сейчас дадут массу полезных советов, а Клеопатра Апполинариевна ночью обезвредит пару бугаев одним приемом карате.

– Значит, нас выгнать, да? – дрожащим голосом сказал Владик. – А вот сейчас я что-то вам не скажу, и вся ваша засада сорвется!

– И что ты такого можешь сказать? – подозрительно посмотрел на него Михалыч. – Ты что-то скрываешь?

– Я-то ничего не скрываю, а вот вы обо всем подумали?

Саша закрыл глаза. Если дети в этом доме уже учат взрослых жить, может и не стоило бы Натусе рожать?

– Обо всем, – неуверенно сказал Михалыч. Он вообще никогда ни в чем не был уверен в этом доме.

– Ну, смотрите, раз вы все знаете.

– Владик, – строго закричала тетя Ася. – Не смей ничего утаивать! Речь идет и жизни и смерти!

Клеопатра Апполинариевна все же содрогнулась при этих словах. Она не возражала против смертельной опасности, но при условии, что о смерти не говорят вслух.

– Я ничего не утаиваю, – огрызнулся Владик. – Я просто думаю.

– А я, значит, не думаю, – спокойно сказал Михалыч.

– Может, вы и думаете, но спорим, вы не думаете того, что я думаю, и если вдруг вы этого не думаете, то засада может сорваться из-за того, что я думаю.

Все изумленно замолчали. Михалыч пытался переварить его слова, но так и не разобрался, то ли Владик о чем-то не думает, то ли он сам.

– Ты сам-то понял, что сказал? – осведомился Саша.

– Я-то понял. Но если мои советы не нужны, я не буду вмешиваться в разговоры взрослых, пожалуйста. – Владик принял вид послушного ребенка и принялся кушать салат, не глядя на Михалыча. Михалыч, напротив, не сводил с него выжидательный взгляд.

– Так о чем ты хотел сказать? – не выдержал он.

– Мне говорить? – уточнил Владик.

– Ну?

– Так вы просите?

– Владик, ты большой нахал, – грозно сказала Натуся. – Категорически!

– Я просто спрашиваю, вдруг он обидится, – объяснил Владик, кивнув в сторону Михалыча.

– Не обижусь, говори, – вздохнул Михалыч.

– Вы помните, почему я в окошко ночью выглянул?

– Рики зарычал, – вспомнил Михалыч. А…, ну собака,… конечно! – сказал Михалыч.

– Что «конечно»? – строго спросил Владик.

– Мы ее из дома уберем. Возьмете ее с собой к Федотовне. Лешка собак любит.

– Он-то любит, а его мать не даст Рики в доме ночевать. А на улице мы его не оставляем. Он у нас домашний.

– Ну не знаю, – потерял терпение Михалыч. – Решайте эту проблему сами, но чтобы собаки в доме к вечеру не было. А то залает, когда он будет лезть, и спугнет.

Договорившись, что к восьми они с Костей засядут в доме, Михалыч распрощался.

– Как ты думаешь, Саша, про собаку он до меня подумал или после? – допытывался Владик.