Бел-горюч камень

Она поняла, что больше не заплачет при людях из комиссии и говорить ничего не станет, все равно никто ее не слышит. Может, у них принято не отвечать на вопросы, или они притворяются тугими на ухо, потому что не знают ответов, а может, и то и другое.

На проспекте у горсовета шустроглазый и два его сотрудника вышли из машины. С Изочкой осталась женщина в черном пальто. Скоро машина выехала на окраинную дорогу и углубилась в зимний лес.

В лесу было красиво, сосны припудрились снежком, а на густых елочках снег уже лежал, словно пышные песцовые воротники в витринах универмага. Но ехали недолго, до первых домов дачного поселка и длинного забора. Вывеска над воротами извещала: «Детский дом «Радуга». За ними открылся просторный, обсаженный березами двор. В центре двора друг против друга стояли два бревенчатых барака, замкнутые «в головах» массивным зданием с двумя отдельными входами по бокам и красным флагом над крышей.

– Тут живут девочки, тут – мальчики, – показала спутница, – а в общем корпусе, что посередке, находятся спортивный зал, ленинская комната, столовая и остальное.

Машина притормозила у левого крыльца общего корпуса.

«Медпункт», «Библиотека», «Воспитательская», «Директор Л. В. Скрынникова», – прочла Изочка на дверных табличках в коридоре. Легонько подтолкнув ее к приоткрытой двери директорской, провожатая зашла следом и сказала елейным голоском:

– Здравствуйте, Леонарда Владимировна!

Сидя за столом, женщина с мужской прической глянула на посетительниц из-под очков и холодно кивнула:

– Добрый день.

– Доставили вам новенькую. Прошу любить и жаловать – Изольда Готлиб.

На стол, по-домашнему покрытый бело-голубой жаккардовой скатертью, легла папка с документами. Хозяйка кабинета вынула Изочкину амбулаторную тетрадь:

– Изольда, пройди, пожалуйста, в медпункт и передай тетрадь доктору. Скажешь, что новенькая. Оставь свою сумку здесь. После осмотра вернешься, и мы с тобой побеседуем.

Голос у директрисы был низким и шел будто из глубины живота. Изочке почудилась усмешка в том, как было произнесено ее «взрослое» имя.

Все, что приказывал врач, осматривая волосы, зубы, уши и прочее, она выполняла беспрекословно и равнодушно, как механический человек. Врач так же равнодушно пролистал записи о прививках.

– Здорова, – сказал он Леонарде Владимировне, отведя Изочку обратно. – Анализы брали месяц назад в школе во время плановой медицинской проверки. Думаю, нет необходимости в карантине.

Горсоветовской сотрудницы в кабинете уже не было.

– Пока врач тебя обследовал, я ознакомилась с твоей характеристикой, – сообщила Леонарда Владимировна. – Классная руководительница пишет, что девочка ты замкнутая, склонная к упрямству, не инициативная и сторонишься общественной работы. Почему?

Изочка не поняла, о чем именно из перечисленного Татьяной Константиновной спрашивает директриса.

– Почему ты избегаешь школьных поручений? – уточнила Леонарда Владимировна.

– Я не люблю их, – помедлив, соврала Изочка. Не могла же она сказать, что дорожила каждым часом времени, проведенным с мамой. А участвовать, например, в концертах, то есть до запрета директора школы петь патриотические песни, она очень даже любила и не отказалась бы от предложения быть октябрятской вожатой, если б мама не болела.

– Выходит, ты действительно упряма, – задумчиво произнесла директриса. – Или нет?

– Не знаю.

– У тебя были хорошие отношения с классом?

– Обыкновенные.

– Что значит «обыкновенные»?

– Обыкновенные – значит… обыкновенные, – смущенно пожала плечом Изочка.

– У каждого человека есть любимое занятие. Чем любишь заниматься ты?

– Читать книжки.

– И все?

– Люблю смотреть на ледоход, ходить в лес… любила, с мамой. – Изочка почувствовала, что сейчас расплачется, и замолчала.

К счастью, на этом собеседование закончилось. Леонарда Владимировна монументально поднялась. Она оказалась высокая и угловатая, как памятник.

– Очень редко, но бывает, что и взрослые люди ошибаются. Надеюсь, Изольда, ты не упряма, не скрытна, обретешь в нашем доме много друзей, и он станет тебе родным.

Девчачий корпус был длинным, как в общежитии, только печки помещались здесь не в комнатах, а между ними, и выходили топками в увешанный стендами коридор. Из дверей, хихикая и шушукаясь, высовывались девочки, одетые в одинаковые фланелевые платья. Такое же платье выдали Изочке вместе с новой школьной формой, постельным бельем и трикотажной ночной пижамой.

– Вот я вам, хохотушки, – пригрозила красивая и совсем нестрогая на вид воспитательница с «лермонтовским» именем Бэла Юрьевна. Изочка прошла с нею до конца коридора, где они завернули в тесную угловую комнату, белую, как больничная палата. В ней впритык стояли четыре койки с тумбочками и стол.

К Изочке обратились три пары любопытных глаз. Бэла Юрьевна указала на койку изголовьем к боковому окну:

– Располагайся и ничего не бойся. – Улыбнулась девочкам: – А вы помогите нашей новенькой освоиться, хорошо?

Едва воспитательница ушла, девочка с желтыми волосами, заплетенными в «калачики», ткнула пальцем в косицу куклы Аленушки, торчащую из маминой сумки, и воскликнула: