Бел-горюч камень

Павел Пудович привез деревце в позапрошлом году. Посадил, и прижилась южная жительница всем на радость. Студеной зимой сосед закутал ствол в старый тулуп, веточки осторожно обернул тряпками. Рябинка выдержала нашествие Быка Мороза, не замерзла. А нынче дала плоды, не обильные, но такие красивые… Матрена Алексеевна предлагала сорвать, сварить варенье – полезное, говорят, – Изочка не разрешила. Марии нравилось смотреть на рябинку.

Жаль, что не попросила Павла Пудовича купить Изочке кулек конфет «Раковая шейка» ко дню рождения, она их любит… Мария с трудом нагнулась, достала из-под края матраца заветную шкатулку. На ладонь выкатился янтарный кулон.

Сорвала судьба плод незаконченной жизни, унесла со злым ветром в безвестную даль… Вот и Марии бы куда-нибудь унестись. Будь она волчицей, уползла бы в чащу, почуяв смерть. Умирать на глазах у своего ребенка жестоко.

Недавно Мария нарушила табу не говорить о смерти.

– Скоро я уйду к папе, доча. Только не плачь, слушай…

Изочка закусила губу и отнеслась к сообщению стойко. Дала слово когда-нибудь поехать вместо матери в Клайпеду.

– Мамочка, а не навсегда можно?

– Можно, – вздохнула Мария. – Только вот о чем тебя попрошу: принеси к морю подарок фрау Клейнерц и брось его подальше. Как будто мы с папой вернулись…

– Хорошо.

– Серебряные серьги возьми себе. А янтарные бусы пусть будут у меня на шее.

Дочь все-таки не удержала короткого рыдающего всхлипа, но твердо сказала:

– Я сделаю все, как ты хочешь.

Был еще договор с Павлом Пудовичем. Он обещал позаботиться о девочке. Надо сегодня же написать письмо с просьбой в горисполком, а то ведь не отдадут ребенка одинокому мужчине даже на время. Павел Пудович оповестит Гарри Перельмана и Гринюсов о кончине Марии, и кто-нибудь из них примет Изочку. Ей-то наверняка не возбраняется жить там, где она пожелает. Если пожелает. Может, все-таки выберет Каунас…

Всего пятьдесят рублей осталось под письмами и облигациями в шкатулке. Как дальше жить?

Жить… С этой мыслью Мария унеслась в сон.

В полости пустого, без грез, времени она в беспокойном ожидании прислушивалась к тому, что подкрадывалось к ней с тонким змеиным шорохом. Это было не блаженное «клайпедское» полузабытье, а нечто другое, всходящее из тумана прошлого запоздалым эхом, выскользнувшей частью пошевеленного сна… Из беспросветной мглы проявились стенки полузасыпанного колодца, отдающие тусклым свинцовым блеском. Медленно кружа, раскидывая вокруг комья мерзлого дерна, они надвигались со странной настойчивостью, подступали ближе и ближе. Мария попробовала оттолкнуть колодезный сруб руками – пальцы провалились в холод. Отдернула в ужасе, стряхнула с них тяжелую ртуть небытия. А колодец начал вращаться быстрее, становясь шире и глубже. Страшный водоворот приблизился вплотную к глазам, завертелся так, что высветленные стенки превратились в литой круг, прозрачный, как кусок озерного льда. Издалека донесся глухой самолетный гул.

Она уже видела этот сон когда-то… Когда? Не могла вспомнить.

…Город суетился разворошенным муравейником, по дорогам неслись машины, мотоциклы, по обочинам громоздились брошенные подводы. Сирены выли с крыш домов, отвечая авианалету. Вой взмывал, опускался и снова взвивался наступательными хрипучими волнами. Воздушная тревога заставила кинуться врассыпную колонну людей. В сумятице раздались автоматные очереди, где-то неподалеку послышался стремительно нарастающий металлический свист, удар, и земля сотряслась. Между зданиями рядом с дорогой поднялся фонтан головастого, как медуза, пыльного дыма. Самолеты бомбили город. Им отвечали зенитки, улицы исчезли в пороховых облаках и в дыму горящих зданий. С поводков конвоиров в черной форме СС, визжа, рвались перепуганные собаки. Люди с нашитыми на одежду желтыми звездами слепо метались, наталкивались друг на друга, падали, барахтались, прикрывая головы руками.

«Звезда Давида, – подумала Мария. – Эти люди – евреи».