Бела Кун

Итак, в назначенный день мы поехали в Железноводск. Времени для подготовки к отъезду почти не потребовалось, ибо «туалеты» в ту пору не доставляли особых забот. У Бела Куна был один костюм, у меня два ситцевых платья и сандалии. Вот и весь гардероб. Собраться было просто.

Железноводск с его тишиной и чудесным воздухом заставил нас позабыть обо всем. Мы как зачарованные бродили по окрестностям. Бела Кун сразу же в день приезда повеселел и заявил, что он уже вылечился на этом прекрасном воздухе. Еще больше повеселел, когда узнал, что ему не придется жить в санатории, а нас поместят в отдельный дом и он оттуда будет ходить на лечение. А тут еще одна радость подоспела: Бела Кун узнал, что в соседнем доме живет вместе с семьей его старый друг и товарищ Михаил Васильевич Фрунзе.

В памяти у меня сохранилось шесть чудесных недель, что мы провели в Железноводске. Бела Кун изо дня в день становился все бодрей и веселей. Большую часть времени мы проводили вместе с Фрунзе и его семьей, то в их большом и необставленном доме, то в нашем доме, где вся обстановка была — пять железных коек, дощатый стол и несколько табуреток. Но больше всего мы гуляли вместе.

У Фрунзе было тоже двое детей: сын Тимур, еще младенец, и дочка Таня — ей было три года. Она много играла с нашим Колей, да и сам Фрунзе больше всего любил возиться с ним — такой Коля был веселый и забавный мальчик.

Помню, как-то однажды мы пошли в гору и навстречу нам попалась цыганка. Пристала: «Давай погадаю!» Фрунзе и Бела Кун выказали решительное сопротивление. Тогда цыганка, чтобы доказать свое искусство, сказала: «А я все про вас знаю и даже скажу, кто чья жена». Уставилась на меня и, тыча пальцем во Фрунзе, торжествующе заявила: «Это твой муж!» Мы так и покатились со смеху. Бела Кун сунул ей в руку деньги, поставив твердым условием, что она не будет нам гадать ни о будущем, ни о настоящем.

По прошествии шести недель мы вместе с Фрунзе переехали в Кисловодск. Провели вместе еще две недели и, здоровые, веселые, поехали домой.

В сентябре 1923 года Бела Кун был назначен уполномоченным ЦК РКП(б) в ЦК РКСМ.

Это был период, когда в среде молодежи, особенно студенческой, и даже у некоторых руководителей комсомола были довольно сильны левацкие настроения. С ними надо было вести упорную борьбу, надо было убедить молодежь в неверности этих воззрений. Очевидно, Бела Куна нашли наиболее подходящим для такой работы.

Популярность его среди молодежи была велика, и пусть даже не сразу, однако многих молодых людей удалось ему свести с неверного пути.

Молодежь любила Бела Куна за то, что он никогда не говорил с ней свысока, по праву «старшего товарища»: не проявлял нетерпимости к заблуждениям, не жалел времени на разговоры, на споры. Воспитание молодежи он считал важнейшей политической задачей и охотно занимался ею.

Мы уже переселились на Воздвиженку, 10 (ныне улица Калинина), в тот же дом, где помещался ЦК РКСМ. Это очень облегчало работу Бела Куну, ибо и днем, поздно вечером и даже ночью мог он уходить к себе в кабинет и работать, а также днем и поздно вечером (хвала небу, что хоть не ночью) к нам могли заглядывать работники Цекамола. Вот уж когда наш дом стал действительно проходным, хоть швейцара выставь к дверям. То и дело стучались и звонили молодые люди, едва здороваясь, направлялись прямо в кабинет Бела Куна, считая его, очевидно, своей территорией, а самого Бела Куна почти своей собственностью, гордясь тем, что «теперь он наш».

Комсомольцы той поры были по самую макушку начинены революционной романтикой, которую большинство с нетерпением жаждало претворить в революционное дело.

Идеалами их были народовольцы, большевики-подпольщики, прошедшие тюрьмы, каторгу и ссылку, герои гражданской войны. Излюбленным чтением их (я сужу об этом, даже по своим детям, тогда, правда, еще маленьким) были напечатанные на серой бумаге, с силуэтом Петропавловской крепости на обложке, книги «Историко-революционной библиотеки», различные издания Истпарта. Потому-то и тянулась, очевидно, молодежь к Бела Куну, который был для них тоже романтической фигурой, человеком, который возникал повсюду, где надо было сражаться за революцию.

Недавно, уже после первого издания моей книги, довелось мне прочесть воспоминания Александра Мильчакова, одного из комсомольских руководителей тех лет. И так мне стало приятно, будто он откликнулся на мои слова, будто для того и написал, чтобы восстановить в моей памяти время, когда Бела Кун был очень счастлив, работая с молодежью.

«Впервые я увидел Бела Куна, — пишет Мильчаков, — в октябре 1920 года на III съезде комсомола. Бела Кун сидел на сцене. Его лицо запомнилось добрым и благожелательным, он с явным интересом слушал выступления делегатов. Видимо, в связи с записками председатель объявил: «С нами товарищ Бела Кун». Мы долго аплодировали, выражая горячие симпатии венгерским коммунистам и их руководителю.

В 1923 и 1924 годах члены ЦК комсомола часто встречались с Бела Куном и вместе работали. Этот период деятельности Бела Куна можно назвать «комсомольским».