Бела Тарр: время после

Бела Тарр также тщательно изолировал своего персонажа от окружающего героя Сименона живописного мирка рыбаков, торговцев и завсегдатаев баров. Он сосредоточил бистро и отели, в которых там разворачивается действие, в одном кафе-отеле-ресторане, куда поместил свой обычный аккордеон, бильярд и нескольких членов своей традиционной банды выпивох и балагуров. Он свел историю к нескольким существенным отношениям и фигурам: вот семейный очаг, где жена и дочь подводят для Маллойна итог его унизительному уделу; вот вор, Браун, становящийся то тенью, увиденной под окнами у Маллойна в выхваченном светом уличного фонаря круге, то мифологической фигурой на взятой для поисков потерянного чемоданчика лодке, то молчаливым слушателем английского инспектора полиции, который предлагает ему безнаказанность в обмен на возвращение чемоданчика, то невидимым обитателем сарая Маллойна, где его убийство будет не только не видно, но и не слышно; вот, наконец, убедительно рассуждающий персонаж, инспектор Моррисон, объединяющий в романе работу полицейских и действия семьи жертв ограбления в одной фигуре: фигуре порядка, умеющего повернуть любой беспорядок себе на пользу, используя риторику этакого Иримиаша, постаревшего на службе у капитана из «Сатанинского танго», и интриг госпожи Эстер. В таком ограниченном универсуме режиссер сводит Маллойна к нескольким фундаментальным проявлениям: взгляд, остановившийся на предмете искушения или на разного рода угрозах; тщательная работа рук, которые сушат купюры на печке; рутинный стаканчик за партией в шахматы с хозяином кафе; пароксизм ярости в голосе, орущем о своем унижении в домашних сценах или в мясной лавке, куда он пришел забрать свою дочь Генриетту, не в силах видеть, как она на коленях моет пол; вызов, брошенный убожеству в бутике, когда он показывает Генриетте, что в состоянии купить ей лису, дабы она примкнула к тем, кто может с гордостью смотреть на себя в зеркало, – смехотворная причастность к тому миру «победителей», чтобы попасть в который у предыдущей инкарнации Генриетты, Эштике, была только мертвая кошка под мышкой.

Спровоцированный чемоданчиком цикл возбуждения завершается, когда подавленный и запыхавшийся Маллойн выходит из лачуги, где произошло убийство, которого он не желал, – без того, чтобы мы что-то увидели, кроме дощатой двери, или услышали, кроме шума волн. После чего чемоданчик снова появится, словно таща Маллойна за собой, в зале ресторана, где Моррисон озвучивает свою смехотворную стратегию обнаружения того, кто уже мертв. Выйдя из лачуги, Маллойн откажется бороться против своей судьбы – наподобие бунтовщиков, пятящихся перед слишком доступной жертвой. Персонажа Сименона потом ждет искупительница-тюрьма. Персонажу Белы Тарра такой шанс не предоставляется. Воплощенный в Моррисоне извращенный порядок удовлетворен тем, что вернул деньги, которые ему только и важны, и протягивает Маллойну иудин денежный ящик, конверт, содержащий несколько купюр с изображением королевы. Позаимствованная у Сименона история завершается как роман Краснахоркаи: возвращением к отправной точке. Но фильм Белы Тарра заканчивается по-другому: едва ощутимым наездом камеры, медленно, на считаные сантиметры, приподнимающейся к непокорному лицу вдовы Брауна. Она уже не разжимала губ, пока Моррисон предлагал ей сделку, столь же упрямая в своем молчании, как четыре ноты (си-до-ре-ми), которые накручивал вокруг нее аккордеон, и не взглянула ни на его черную тень, расточающую ей слова поддержки, ни на белый конверт, который он положил ей на сумочку. Фильм окончательно растворяется в белизне вместе с лицом той, что за весь фильм произнесла только два слова, отказываясь от кофе: «Нет, спасибо». Чистая эмблема достоинства, сохраняемого ценой того, что ты остаешься чуждым любой сделке, чуждым логике историй, которая всегда остается логикой сделок и обманов.

Камелия кричит на Маллойн после семейного скандала. Кадр из фильма «Человек из Лондона»