Белая береза

У Ефима Чернявкина с похмелья болела голова, на душе было противно, и поэтому, должно быть, у него появились на редкость грустные мысли. Ну, какая у него, в самом деле, жизнь?

Отец Ефима был не очень богатым, но самым умным и хитрым кулаком в Ольховке. В годы нэпа он даже прослыл одним из передовых людей в деревне, выписывал агрономические журналы, заводил машины, производил разные опытные посевы и даже якобы пытался организовать машинное товарищество. В эти годы незаметно для многих он и разбогател.

Вот тогда-то Ефим - он был еще юношей - и поссорился с отцом. Отец приказал Ефиму вступить в комсомол и разъяснил, что без этого ему "не будет хорошей жизни". А Ефиму не хотелось идти в комсомол. В то время в деревне было только три комсомольца, и все - из вечной бедноты; одевались они плохо, вместо вечеринок проводили какие-то "скучные" собрания, и многие девушки посмеивались над ними и даже складывали про них смешные песни. Когда Ефим рассказал безнадежно любимой Анне, что отец велел ему вступить в комсомол, та заявила:

- И сейчас-то смотреть на тебя не хочу, а вступишь - на шаг не подходи.

И Ефим отказался выполнить отцовский приказ. Отец был самолюбив и суров. Между отцом и сыном разгорелась ссора. Закончилась она тем, что Ефим, избитый отцом за ослушание, бежал из дому.

Три года Ефим прожил в соседней деревне, у дальних родственников, а потом, добившись любви Анны, решил помириться с отцом - без его помощи он не мог завести собственное хозяйство.

Отец выслушал сына и сказал печально:

- И в кого ты, Ефим, уродился такой? Был ты дураком, да им и остался поныне! Нашел время, когда заявиться ко мне!

- А что? - с недоумением спросил Ефим.

- Раскулачить должны, вот что! - ответил отец. - Или не видишь, что делается кругом? Иди-ка ты, пока не поздно, подальше от родного дома. Раз ты давно живешь отдельно, да еще в ссоре с отцом-кулаком, то тебя не должны тронуть. И вот тебе мое последнее слово: хочешь жить - вступай в колхоз! Что глаза таращишь? Вступай, а там смотри сам, как жить надо.

Отца действительно раскулачили и выслали в Сибирь, а Ефима оставили в Ольховке и приняли в колхоз. Вскоре он женился на Анне и начал заводить свое хозяйство. За год до войны отец вернулся из ссылки - старый, худой. Втайне он надеялся увидеть Ольховку разоренной, а тут оказалось, что она живет во много раз богаче, чем раньше. Неожиданно для всех он собрался и уехал обратно в Сибирь.

С той поры Ефим постоянно думал об отце, внутренне казнился перед ним, и это до крайности осложняло его жизнь, и без того, как думалось, канительную и грустную.

...Взглянув на дорогу, Ефим оторопел от негодования: все женщины о чем-то болтали, толпясь вокруг Ульяны Шутяевой. Задыхаясь, как пес на поводке, Чернявкин выбежал к дороге, с криком и руганью разогнал женщин по своим местам:

- Я вам поболтаю! Я вам, твари, покажу!

Женщины больше не собирались толпой, но Чернявкин вскоре заметил: они и не работали как следует. И вновь пришлось бежать к дороге и вновь кричать во все горло на проклятых баб.

Так повторялось несколько раз. Ефим Чернявкин не знал, что делать; для него уже было ясно, что расчистка большака не будет закончена до вечера. "Вот же какие твари! - с яростью размышлял Чернявкин. - Ведь налетит комендант - что будет? Или побить какую? Надо побить! Надо побить!"

Вдруг издалека донесся рокот мотора.

Все женщины, бросив работу, обернулись на восточный край неба. Фая первой увидела самолет и закричала, запрыгала, как мальчишка, забиваясь до колен в сугроб:

- Вона, вон! Сюда летит! Сюда!

По всему участку дороги, где шла работа, послышались возбуждённые голоса. Ульяна Шутяева, обращаясь к соседкам, сказала серьезно:

- Это наш, честное слово! Его по гулу слышно. Куда же он? Да и вправду, кажись, сюда!

Самолет шел на небольшой высоте. Это был разведчик. После метели наши войска возобновили глубокую воздушную разведку: внимательно следили за тем, как гитлеровцы подтягивают к передовой линии свои резервы, где создают различные базы и склады. Особенно зоркое наблюдение велось за дорогами, ведущими к линии фронта.

Самолет шел вдоль дороги.

Увидев, что летит советский самолет, Ефим Чернявкин ошалело сорвался с места и бросился к лесу. Ульяна Шутяева случайно обернулась в этот момент и гулко, озорно хлопнула кожаными рукавицами:

- Держи его, держи!

Чернявкин с разбегу плюхнулся в снег. На дороге раздался дружный хохот, крики и даже свист.

- Вот до чего дожил! - сказала Ульяна Шутяева. - Трус дурней дурака! Подумал бы своей башкой: ведь около нас ему только и спасенье! Нас-то не будут трогать!

Позади зазвенели девичьи голоса:

- Гляди! Гляди!

- Листовки, вот что!

Женщины зашумели, заметались по дороге. Самолет прошел стороной, а розоватое облачко листовок, отстав, замельтешило в светлой вышине. Внезапно его подхватило воздушной струей, листовки затрепетали сильно, как стая чаек на ветру, направляясь в сторону дороги. Но снижались они медленно. Женщины заволновались:

- Ой, пролетят!

- Несет-то, а? Ой, как несет!

- На лес пойдут, на лес!