Белая береза

- Сейчас будем у берега, - пообещал Умрихин и продолжал: - Лежу я, значит, под одеялом, на чистой простынке и думаю: "Отдохну и опять в пехоту, в родной свой взвод!" И вот однажды не стерпел я и заговорил с врачом о дальнейшей моей службе в пехоте. А врач и говорит мне на это: "Нет, браток, хотя нехватка у тебя в организме и небольшая, всего только отшибло половину указательного пальца - люди приучаются и средним пальцем стрелять, - а только нет закону пускать тебя с таким браком в военный строй". Вот-те, думаю, новость! Сам посуди, куда мне идти сейчас из армии? Домой? А дом-то мой, сам знаешь, под Великими Луками! Мне один расчет быть в армии, тогда скорее всего и попаду домой. "Что ж, - говорит тогда врач, - если не хочешь уходить, то мы можем оставить тебя только где-нибудь в тылах или при штабе..." Вот теперь и рассуди: куда мне было деваться?

- Кем же назначили? - спросил Андрей.

- Совсем, брат, не ожидал, что дальше вышло! - продолжал Умрихин. Не поверишь: ответственный пост дали! Теперь я, брат, на большой высоте! Не хвастаюсь, а может случиться, что еще полезным буду при случае...

- Все же какой пост? - Андрей засмеялся беззвучно. - Не адъютантом ли у командира полка? У него ведь нет адъютанта...

- Какая это должность - адъютант! Что ты, господь с тобой! Бумажки подносить?

- Может, помначштаба?

- Нет, Андрей, смеяться нечего, а раз ты интересуешься - скажу откровенно: назначили по старой моей специальности.

- По какой же это?

- По конской части.

- По конской?!

- Да. Ездовым у самого гвардии майора!

Умрихин терпеливо переждал хохот Андрея.

- А дело вот как вышло, - продолжал он как ни в чем не бывало. Через денек после того приходит в санбат какой-то лейтенант и спрашивает: "Здесь гвардии рядовой Умрихин?" А я действительно лежу под одеялом, закрылся до губ - ну, начисто обленился! А все же отвечаю: "Так точно, здесь!" - "Какой, говорит, у тебя палец отшибло?" - "Указательный, отвечаю, на правой руке". - "Демобилизоваться не желаешь?" - "Не желаю!" "Сколько конюхом в колхозе работал?" - "Десять лет". - "Тогда, говорит, поступишь в мое распоряжение, будешь коноводом у самого командира полка. Твой палец, говорит, значения в этом деле не имеет. Если бы не было указательного на левой, тогда другое дело: без него трудно править лошадьми. А на правой он не нужен: кони сытые, погонять не надо". Вот так, браток, и оказался я на этой должности! Конечно, сначала не хотелось уходить от легкой жизни в пехоте, а что поделаешь? Да и так потом рассудил: надо идти, должность серьезная! Ты думаешь, шуточное дело возить командира полка? О, тут большое умение надо! И лошадей содержать в теле, и подать их вовремя, и довезти командира в срок куда следует, и не вытряхнуть его на ухабе, и побеседовать в дороге, чтобы не скучно ему было. А ездит он часто: то туда, то сюда. Вот теперь и скажи: с кем он, майор-то, чаще беседовать будет? С начальником штаба, адъютантом или со мной? И с кем задушевнее? С начштабом да адъютантом у командиров полков только одна ругань, это известно... А что нашему майору ругаться со мной? Ну, ругнет когда, если тряхну на ухабе... А так особо какая ругань может быть со мной? Я свое дело знаю в точности. А вот как поедет он, оторвется от дел, посмотрит спокойненько на леса и поля, что-нибудь вспомнит хорошее - и размякнет душой, и захочется ему поговорить без ругани... Ну, а я с любым человеком могу поговорить! Вот и суди: кто с ним может поговорить по душам - начальник штаба или коновод? Вот сейчас мы ехали сюда...

Поблизости ударила пушка. Андрей и Умрихин, один за другим, выскочили из овощехранилища, глянули на запад. Над деревней Ленино курились дымки.

- Пришли, - сказал Андрей. - Скоро бой.

- Разведку небось пустили?

- Стой, видишь танк? Начали!

Противотанковые пушки, стоявшие правее шоссе, открыли прямой наводкой огонь по немецкому танку...

XI

Две недели гвардии майор Озеров горел в боях, как горит на ветру зажженное молнией дерево. С каждым днем, по мере отступления к Москве, у него все росло и росло, занимая и потрясая сознание, чувство величайшей ответственности перед родиной за каждый свой шаг, за каждое свое слово, он сознавал, что любое его действие всегда и полностью должно соответствовать устремлениям и боевым задачам сотен людей, поставленных страной под его начало и верящих в его умение побеждать врага. Гвардии майор Озеров понимал, что теперь, в грозный час войны, он не просто некий Сергей Михайлович Озеров, но прежде всего и, может быть, только всего командир Красной Армии. Правда, он хорошо понимал это и раньше, но теперь это понимание так овладело всем его разумом, что стало основным и всеобъемлющим содержанием его жизни. И это не было тягостным для Озерова как человека. День и ночь живя неизмеримым чувством ответственности, которое возлагалось на него званием командира полка, он не испытывал усталости и растерянности от этого чувства...