Белая береза

Для выбывших из строя отвели просторную избу на краю деревни. При дрожащем свете коптилки Андрей и Умрихин, исполнявшие обязанности санитаров, устлали весь свободный пол избы, за исключением кути, ржаной соломой, пропитанной злой осенней стужей. В переднем углу уложили тяжелораненого Степана Дятлова и больного Целуйко. Ближе к дверям расположились легкораненые и те больные, которые могли еще обходиться без посторонней помощи.

Степан Дятлов, раненный в живот, сухой и желтый, дышал редко, беззвучно и все время молчал, закрыв провалившиеся в темные ямки глаза. Целуйко метался в жару, продолжая бредить, хотя и реже, и беспрестанно хватался за все, что попадало, правой рукой, - так ему, видно, хотелось ухватиться за что-нибудь крепкое в этом мире. Остальные стонали и тряслись, продрогнув за ночь, и кто-то один часто поскрипывал зубами. В просторной крестьянской избе сразу стало тесно и душно от запахов ружейной гари, солдатского пота, грязной одежды и тряпья, пропитанного кровью.

Вскоре в разных углах избы послышался храп. Андрей присел к Умрихину, - тот дремал, сидя на полу, прислонясь правым виском к стене.

- Слава богу, затихли немного, - сказал Андрей.

- Теперь отмаялись. Отдохнут.

- С хозяйкой-то кто говорить будет, а?

- Успеется, - сказал Умрихин. - Ты сам-то как?

- Ломота прошла, а в голове шумит.

- А в глазах?

- Сумрачно.

- Ты ложись, усни малость.

- Я потерплю...

Хозяйка оказалась неразговорчивой, угрюмой женщиной. Высокая, сухопарая, с проседью в волосах, она ходила по кути, раскидывая ногами длинный подол темной юбки. Дочь ее, некрасивая и тоже угрюмая, сидела у лохани и чистила картофель. Они молча справляли свои дела и редко обращали вимание на то, что делают пришлые люди. В окна, наполовину забитые досками, тряпьем и паклей, начинал вливаться слабый утренний свет. Иногда ветер хлестал снежной крупкой по стеклам.

Андрей решил все же заговорить с хозяйкой.

- Как она, ваша деревня-то зовется? - обратился он к ней. - Занесло и не знаем куда.

- Сухая Поляна - наша деревня, - не сразу ответила хозяйка, поправляя дрова в печи.

- От вас до Москвы далеко?

- Не очень-то и далеко.

- Побывали у вас немцы-то?

- Или не видите, что были? - неохотно ответила хозяйка. - Почитай, всю деревню сожгли.

Хозяйка сложила руки на черень ухвата и с минуту молча смотрела в огонь. И точно там, в отблесках огня, разглядев что-то, сообщила сама, не ожидая вопроса:

- И людей многих побили.

Дочь осторожно взглянула на мать, сказала умоляюще тихо:

- Мама, не надо.

- Не буду я плакать, - сердито ответила ей мать. - Нет у меня больше ни одной слезинки. Запеклось все.

Она обернулась к Андрею и Умрихину.

- Мужика моего, Петра Матвеича, тоже сгубили, - сказала она просто и сурово. - Он заикнись им что-то, а они его привязали к танке своей черной - да во всю мочь по кочкам.

Не ожидая вопросов, но скупо, избегая подробностей, она начала рассказывать о расправе немцев над деревней:

- За околицей у нас яма была вырыта для силоса. Так они согнали к ней стариков, баб да малолеток - и давай! Всю завалили! А кто ударился бечь тех с пулеметов побили да танками помяли.

Минуту назад, докуривая цигарку, Андрей думал прилечь и подремать, чтобы лучше осилить хворь. Но теперь его сон как рукой сняло. Сколько он слышал уже таких рассказов за дни похода! "Как у нас-то теперь в Ольховке? - подумал он о родной деревне и родном доме. - Может, так же вот?"

- Пропала наша Сухая Поляна, - заключила свой рассказ хозяйка. Которые живы остались, те бежали куда глаза глядят. А вот мы вернулись. Будем уж, видно, до скончания жить. Все одно!

- Фу, даже муторно! - поежился Умрихин.

- Да за что? - спросил Андрей. - За что такой разбой, а?

- А вот за таких, как вы, - ответила хозяйка и, выдернув ухват из печи, пояснила: - Забрели к нам ночью такие вот, как вы, наши красные армейцы, их и попрятали в деревне. У нас-то их, к слову сказать, не было. У соседей вон были... А все одно Петра моего Матвеича привязали к танке да по кочкам! - Голос ее задребезжал. - И давай всех, кого попало! А тут и огонь пошел хлестать!

- Мама! - опять прошептала дочь.

- Отвяжись, не буду! - резко сказала хозяйка. - Теперь у меня не выбьешь ее, слезу-то. Отплакалась. Чисти, знай! Теперь во мне все каменное да черное.

Хозяйка начала шевелить ухватом дрова в печи, а Умрихин и Андрей, поглядывая на нее, долго молчали. В избе становилось светлее. Все больные и раненые спали. Даже Целуйко умолк и перестал хватать солому рукой. Вновь вытащив кисет, Андрей сокрушенно прошептал:

- Плохо! Что же делать будем?

- До капитана надо дойти, - отозвался Умрихин.

- Сходи-ка и расскажи все.

- Да, тут теперь ничего не выйдет, - более самому себе, чем Андрею, прошептал Умрихин. - Такой случай, что ты! Надо искать другое место.

Он поднялся и пошел разыскивать капитана Озерова. Свернув цигарку, Андрей прикурил от коптилки и, окинув взглядом избу, спросил, считая, что его услышит хозяйка:

- Задуть огонь-то?

Но из переднего угла вдруг подал голос Степан Дятлов.

- Не надо, - сказал он слабо, - погоди...

- Не спишь? - удивился Андрей. - Тебе полегче стало?