Ввиду крайней скученности и отсутствия квартир (квартиры были, но эстонцы, до крайности враждебно к нам относившиеся, их не давали), появилась эпидемия сыпного и возвратного тифов, а в конце февраля и брюшного. Ввиду преступного отношения «диких» эстонцев, эпидемия приняла грозные размеры, и эти месяцы в Нарве – сплошной кошмар. На некоторых дворах и в некоторых помещениях трупы валялись неделями. Мертвых вывозили на санях, сложенных как дрова, и бросали часто без всякого погребения за город. Каждый день многочисленные похоронные процессии. Больные находились и в частных домах, и в госпиталях. Санитарные условия были ужасны. Отсутствие белья. Эстонцы запретили русских пускать в бани. В некоторых лазаретах стояла такая грязь и вонь, что было невозможно дышать. Больные ходили под себя, и никто этого не убирал. Моча просачивалась из верхних этажей и капала на больных в нижних. Наконец эпидемия стала косить и местное население, и эстонские войска. Зараза дошла до самого Ревеля. Тогда эстонцы (да и то, кажется, под давлением Америки) принялись за борьбу и немного улучшили положение, но, «кажется, болеть уже скоро никого не останется» – так стали поговаривать.
Приказ по армии от 21 января гласил о расформировании, но оно надолго затянулось, и только в первых числах марта, по сдаче всей отчетности и дел ликвидационной комиссии, батарея прекратила свое существование. Часть людей в госпиталях (кандидаты на тот свет), часть уже покинула нас, перейдя в загробный мир, а небольшая группа еще живых принуждена была поступить дровосеками на лесные заготовки.
К. Дыдоров
Ливенцы в Северо-Западной армии270
В июле мы получили приказ, переданный нам англичанами, среди которых был капитан Брей, – бывший офицер Русской армии, александрийский гусар, – перейти в Северо-Западную армию к генералу Юденичу. Приказ исполнили, но англичан ругали и ругаем за их медвежью услугу вовсю. Мне пришлось спешно ехать вперед для переговоров с генералом Юденичем, Родзянко и другими генералами. Впечатление от переговоров было самое корявое, но стараниями англичан отряд уже был перевезен, и ничего изменить уже было нельзя. Очень и очень плохую услугу оказал отряду один из моих старших офицеров, некий полковник – Янович-Канеп, возмечтавший занять пост князя Айвена или еще больший и в личных, но отнюдь не в общих народных интересах продавшийся за 30 серебреников. Если встретитесь когда-нибудь с ним, будьте осторожны. За свои слова я отвечаю.
Отряд сразу с парохода попал в бой. Так как у нас люди были готовы на все, лишь бы бить большевиков, то и успех от первого боя был отличный, и в армии сразу заговорили о ливенцах, с одной стороны, с восторгом, а с другой – с завистью. Завидовали, что мы пришли хорошо одетыми, хорошо обутыми и отлично вооруженными и снаряженными, но все… германцами…
С англичанами у меня произошли схватки (достаньте и прочтите изданные в Гельсингфорсе «Записки белого офицера»). Князь Ливен, кое-как став на ноги, приехал в Северо-Западную армию, но его переговоры не дали утешительных результатов, и он уехал и от армии, и от Юденича, и от Родзянко, и от спившегося Вандама, и от чиновника Малявина, и от всех интриг, и от всего, что было в избытке нечистого в армии, поручив мне дотягивать дело так, как я его вел, считаясь со своею совестью. Он надеялся за границей больше сделать, да и здоровье требовало лечения. Раны еще не зажили.
Отряд развернули в дивизию, отобрав от нас и броневик, и аэроплан, и две гаубицы, и шесть легких орудий и т. д., и т. д., в распоряжение армии, и поставили все в тыл. Смирились, думая, что это для общей пользы. Я остался за князя Ливена и за него командовал дивизией.
Было много интриг, много неприятностей, но все же, дождавшись наступления, рванули на Петроград и подошли к нему почти вплотную.
К сожалению, здесь против Латышской армии и народа выступил Бермондт-Авалов. Эстонцы начали говорить о мире: «тетя»271
наша ничего нам не могла подвезти, объясняя все забастовками английских рабочих, в армии воры проявили максимум своей деятельности, нужно было у себя в тылу организовывать комендатуры, на что расходовалось много людей, а полки пополнялись лишь красноармейцами. Армия остановилась для передышки и, раз остановившись, уже не смогла держаться. Начальники еще сделали несколько усилий, и солдаты напряглись, но это, по-моему, окончательно их вымотало, и славное наступление перешло в бесславное и ужасное отступление.Пробовали было дорогой останавливаться и драться в открытом поле, но после подобных проб дело только ухудшилось, и армия не смогла удержаться даже на заранее приготовленных позициях. Вот к чему приводит работа самодельных стратегов.
Мой начальник штаба полковник Соболевский нервно заболел, его заместитель подполковник Решетников272
измотался, оперативный адъютант совершенно отупел, и его пришлось отправить в тыл на отдых, а затем в госпиталь. Я кое-как держался, но, конечно, вымотался, изнервничался и так ругался со штабом корпуса, как еще никогда.