Белая буква

Марина уговорила главного редактора поручить отвечать на письма Васе. Редактор вытащил наугад из прошитого белой веревкой утреннего почтового мешка несколько конвертов с детским почерком, велел Васе подготовить по всей форме (на редакционных бланках) ответы и принести ему. Внимательно изучив ответы и даже кое-что исправив (стандартное обращение «Дорогой друг!» он почему-то заменил на официально-фамильярное «Здравствуй, Дима Соловьев!»), редактор сказал, что до конца месяца Вася будет отвечать бесплатно, так сказать, набивать руку, а с первого августа его оформят по договору на месяц стажером отдела писем. По рублю, уточнил редактор, мы тебе все равно не сможем платить, у тебя нет законченного высшего, попробуем по семьдесят пять копеек, если бухгалтерия пропустит. Он вызвал кадровичку и дал ей указание немедленно (задним числом) расторгнуть договор с отъезжающей в Париж старой белогвардейской шпаной и заключить — с подающим надежды молодым журналистом и комсомольцем Василием Объемовым. «Надеюсь, ты комсомолец?» — с подозрением посмотрел на Васю редактор. «Заместитель комсорга группы», — бодро повысил свой общественный статус Вася, забывший, когда платил последний раз взносы. «Как же так? — хлопнула глазами кадровичка. — Она же через месяц вернется!» — «Тогда заключим с ней новый договор, — разозлился редактор, — а с этим… расторгнем!»

Потом во сне писателя Василия Объемова пошел снег. Был он совсем нехолодный и очень крупный. Приглядевшись, Вася (во сне у человека возраста нет) увидел, что это не снежинки падают с неба, а… белые пионерские письма. За время практики Вася ответил, наверное, на сотни, но во сне по его душу поступили (повторно) лишь избранные места из переписки с юными сочинителями.

Рассказ о красивом взрослом «марсиане». Его прислала девочка, называвшая себя, видимо на марсианский манер, вибрирующим, как железная пила, именем Матилла. Васе не очень понравился этот взрослый марсиан, встречавший Матиллу после уроков в парке. Он посоветовал девочке обязательно рассказать о марсиане маме, записаться в кружок юных астрономов, а главное, заняться спортом, желательно самбо, чтобы в случае чего…

Написанная недобрым извилистым почерком «Баллада о Снегуре в трех тетрадях. Первая тетрадь: Юность Снегура». Вася, не дожидаясь второй тетради, когда Снегур возмужает, посоветовал автору не прикидываться пионером, а отправить балладу в «Новый мир», «Октябрь» или «Юность». Где, демагогически вопрошал юный литконсультант, должна увидеть свет «Юность Снегура», как не в популярном молодежном журнале «Юность»? Автор, однако, оказался непрост. Видимо, уже рассылал (с предсказуемым результатом)«Снегура» по разным редакциям. От него пришел грозный ответ, графически исполненный дымящимися от гнева печатными буквами, напоминающими готовые к извержению вулканы. Располагались вулканические буквы почему-то поперек разлинованной страницы, волнисто выдранной из какой-то древней амбарной книги: «Да проклянет тебя Солнце, литконсультант Василий Объемов! Слишком ничтожен объем твоей глупой башки, чтобы вместить величие Снегура — сына Вечного Льда и Бессмертного Неба!» Некоторое время Вася размышлял над половой принадлежностью Бессмертного Неба. Мелькнула даже озорная мыслишка выяснить этот вопрос у автора, но он не решился, страшась пожать почтовую бурю. А еще некстати вспомнил маркшейдера с отрицательно заряженными спермоионами.

Почтовый снег между тем набирал силу. На Васю посыпались конверты от Каспара Хаузера. Пионер с непривычным именем и фамилией присылал в редакцию какие-то странные, не пионерские, а по большому счету и не советские рассказы. О мостах в Ленинграде, под которыми он якобы наблюдал ночные круговые крысиные собрания, когда крысы, подняв вверх хвосты как антенны, рассаживаются вокруг вожака сужающимися концентрическими кругами, мерно, как серые маятники, раскачиваются из стороны в сторону, а потом внезапно разрывают этого вожака в клочья. О вечерних полетах на воздушном шаре над остывающим куполом Исаакиевского собора. О путешествии в страну украденных зонтиков, где сутки измерялись молниями, часы — громом, а секунды — ударами капель дождя по жестяным подоконникам. Вася втянулся в переписку с Каспаром Хаузером (тот жил под Москвой в Коломне, письма туда-сюда летали как птицы) и, помнится, полюбопытствовал, как же измеряются в стране украденных зонтиков годы и века? «Засухой и Великим потопом», — пришел озадачивающий ответ. Даже о своей неразделенной любви к прекрасной физкультурнице в сиреневом, как сумерки, купальнике поведал Каспар Хаузер, закончив печальный (как и положено) рассказ стихотворными строчками: «Одиночество в любви — бег на месте. Догони!»