Белая буква

Он сразу вспомнил его — густо заклеенный марками «XXIII Международный конгресс по пчеловодству. Москва. 1971. Почта СССР. 6 к.». На фоне желтых сот пчела выбирала нектар из полевого цветка. По верхней части конверта как будто протянулась медовая полоса. Помнится, когда он укладывал письмо на железную ладонь вскрывающей машинки, Васе показалось, что пальцы у него стали липкими, а по кабинету распространился запах меда, пересиливший запах пота Светы (к тому времени он уже не казался Васе горячим и будоражащим).

Но он сразу забыл про состязание запахов, вытащив письмо и прочитав название сочинения на свободную тему (так определил жанр присланного текста автор). Воистину, детское литературное творчество было шире существующих стереотипов.

Много лет назад стажер отдела писем журнала «Пионер» Вася Объемов, воспользовавшись советом ответственного секретаря, не регистрируя, отправил в корзину это, с позволения сказать, сочинение, подписанное псевдонимом Белая Буква. После Каспара Хаузера его стали злить тексты, подписанные псевдонимами. Он не порвал в клочья произведение Белой Буквы (по нежным завиткам почерка и изображению длинноволосой, в короне, принцессы на обороте последней страницы Вася определил, что автор — девочка), но изощренно пропустил его через машинку. Превращенное в бумажную вермишель письмо как будто и не приходило в редакцию. Хватит мне одного Каспара Хаузера, решил тогда он, задумчиво глядя на скучающую за своим столом Свету. Он обратил внимание, что в пасмурные дни запах пота усиливался и становился совершенно нестерпимым перед дождем. Сейчас, судя по всему, дело шло к грозе. Ей бы на метеостанцию, подумал Вася, работала бы живым барометром, чего она здесь сидит?

Он не знал, изменяются ли во времени и пространстве, то есть во сне, некогда прочитанные и забытые тексты. Восставшее из небытия, из бумажной вермишели, сочинение на свободную тему возникло перед его глазами. Вася словно читал его с компьютерного экрана. Рукописи не горят, вспомнил и дополнил великого Булгакова Вася, они сжигают тех, кто думает, что сжег их или… превратил в бумажную вермишель. А еще они, усмехнулся он, перейдя на современный телевизионный жаргон, зажигают сквозь пространство и время. Он попытался зажмуриться и чуть было не задохнулся от давно забытого запаха девичьего пота, как если бы в небе (по Булгакову!) собиралась жестокая гроза, а Света стояла у Васи за спиной и тыкала его носом в экран: «Читай!»

Весеннее волшебство

(Сочинение на свободную тему)

Берлин. 30 апреля 1945 года (понедельник), 15:10. Рейхсканцелярия. Комната в подземном Фюрербункере. Бетонные стены. Простая железная кровать. Письменный стол. Над столом портрет композитора Вагнера у рояля в черном сюртуке. За столом пожилой человек в полувоенном кителе песочного цвета держит заверенный печатями на гербовой бумаге документ — «Testamentsurkunde» (завещание). На столе позолоченный пистолет вальтер с золотой монограммой «A. H.» на рукоятке.

Читает, поправляя очки, вслух: «Все, чем я владею, если это вообще имеет какую-то ценность, — принадлежит партии. Если она перестанет существовать — государству. Если же будет уничтожено и государство, то какие-либо распоряжения с моей стороны будут уже не нужны…» Кладет страницы на стол, передергивает затвор, снимает пистолет с предохранителя. Вопросительно смотрит на портрет Вагнера. Согласно кивает, как бы получив одобрение. Продолжает читать: «Исполнителем завещания назначаю… (Пауза.) Ему разрешается передать все, что представляет ценность как память обо мне или необходимо для скромной буржуазной жизни моим сестре и брату, а также матери моей жены и моим преданным сотрудникам и секретаршам…» Снимает очки, берет пистолет. Встает из-за стола, садится на кровать. Подносит вальтер к виску. Зажмуривается.

Громкий стук в дверь. Слышны женский и мужской голоса. Мужской голос звучит громко и требовательно. Человек в песочном кителе убирает пистолет в карман брюк, встает с кровати, открывает дверь. На пороге его личный адъютант — штурмбаннфюрер СС Отто Гюнше. За его спиной Ева Браун.

Гюнше. В это трудно поверить, мой фюрер, но это случилось. Они здесь.

Гитлер. Русские?

Гюнше. Нет, мой фюрер. Инопланетяне. В саду канцелярии приземлился их корабль. По виду они… настоящие арийцы, говорят по-немецки. Хотя могут и по-русски. Вокруг корабля непроницаемый для снарядов купол. Это надо видеть, мой фюрер: снаряды отскакивают от него, как мячи от стенки.

Гитлер. Могут и по-русски? (Пауза.) Ну да, сейчас в мире только два языка. Но оба обречены. Мир будет говорить на английском.