Белая буква

Каролина сорвала с него трусы, завалила на себя, обхватив ногами, как клешнями, а над ними (каким-то образом, наверное затылком, сумел рассмотреть писатель Василий Объемов) римской статуей встала Олеся, больно уткнув ему в копчик острый железный каблук. Если и есть на свете мужик, успел подумать он, способный «поехать» в данных обстоятельствах, то это точно не я!

В следующее мгновение раздался оглушительный треск. В номер, как на серфинговой доске, влетел двумя ногами на двери раскоряченный спецназовец в серебристых доспехах, с автоматом и в черном обливном сферическом шлеме. Следом вошли люди в штатском. В одном из них — он был в широком, как саван, белом плаще — Объемов узнал злого бородача, ошибочно принятого им в кафе за завязавшего писателя, участника конференции по современному состоянию русского литературного языка. Второй снимал происходящее на видеокамеру. Третий непрерывно щелкал фотоаппаратом, озаряющим вспышкой интимно освещенный — лампой на прикроватной тумбочке — гостиничный номер. Он, конечно же, успел запечатлеть порнографическую скульптурную группу. Если бы не выставивший дверь спецназовец с автоматом наперевес, ворвавшуюся в номер команду можно было принять за белорусское подразделение полиции нравов. Объемов читал, что такая существует в Европейском сообществе, наряду с Интерполом, но постсоветские государства почему-то не хотят с ней сотрудничать.

— Ой! — Олеся прыгнула под одеяло, больно зацепив железным каблуком Объемова, едва успевшего перевалиться на спину.

Скульптурная группа распалась, точнее, перешла в горизонтальное положение.

Злой бородач в широком плаще (сейчас, впрочем, он выглядел не столько злым, сколько озадаченным) включил весь имеющийся в номере свет.

В настенном зеркале напротив кровати Объемов увидел три торчащие из-под одеяла головы: свою — со слипшимися в отвратительный гребень седыми волосами по центру, справа — очкастую, в белом парике голову Каролины, слева — русую, щекастую — Олеси. Боже милостивый, ужаснулся он, что могут подумать обо мне… гэбисты? Спецназовца в серебристых доспехах и обливном шлеме он, как низшего по званию (и, вероятно, по интеллекту), в расчет не принимал. Трехголовая зеркальная картина навела его на гнусные, более того, оскорбительные для русского фольклора аналогии. Себя писатель Василий Объемов увидел в образе… Ильи Муромца. Поблескивающую круглыми выпуклыми очками Каролину — в образе почтенного Добрыни Никитича, кажется, наставника святого равноапостольного князя Владимира, а молодую шаловливую хохлушку Олесю — в образе застенчивого, но отважного Алеши Поповича. Как лихо она запрыгнула на кровать, загарпунила Объемова острым железным каблуком! Интересно, запоздало встревожился он, что она собиралась делать дальше, куда хотела вонзить каблук? Получалось, что гэбисты, контрразведчики, или кто там они, подоспели вовремя, в очередной раз подтвердив известный тезис Гете, что сила, предназначенная творить зло, иной раз свершает благо. Тридцать лет и три года, испуганно вжался задом в матрас Объемов, Илюша то ли сиднем сидел, то ли лежнем лежал, а потом… как вскочил! И пошли клочки по закоулочкам… Неужели пришпорила каблучница?

Но в данный момент стремительно вживающемуся в образ Ильи Муромца писателю нечего и думать было о сопротивлении… идолищу поганому. «Поехать», как призывала Каролина, не получилось, а вот пойти трусливо-позорным клочком по пенитенциарному закоулочку — еще как!

Над кроватью витал сильно сдобренный косметикой запах пота, невольно заставивший Объемова вспомнить Свету. Однажды во время грозы, когда находиться в кабинете стало невозможно, Марина отправила Свету домой, пообещав разобрать за нее оставшуюся почту. Как только та ушла и дышать стало легче, Марина позвала Васю к ее столу, выдвинула ящик, ткнула пальцем в теснящуюся там серебристую рать запечатанных дезодорантов. «Ей без конца дарят, дарят, — в отчаянье произнесла Марина, — почему она ими не пользуется? — И после паузы: — Наверное, мстит окружающему миру». — «За что?» — спросил Вася. «Всегда есть за что», — грустно вздохнула Марина. Если бы сейчас здесь была Света, подумал, нашаривая под одеялом трусы среди брыкающихся женских ног, писатель Василий Объемов, поганому гэбистскому идолищу пришлось бы надеть респираторы. Странным образом он уподобил Свету коньяку или виски, набирающему с возрастом в дубовых бочках крепость и аромат. Такой у него получился неэстетичный оксюморон.

— Чем обязан, милостивые государи? — хрипло каркнул Объемов из кровати, подбадриваемый тычками Каролины.

— Проверка документов, — мимолетно мазнул в воздухе красным удостоверением бородач. — Здание блокировано. Есть сведения, что в гостиницу проникла группа террористов. Производится осмотр помещений. Тепловизор показал, что в номере находятся три человека. Террористы могли захватить заложников. Действовать пришлось быстро. Так что не обессудьте.

Спецназовец тем временем осмотрел туалет, заглянул в шкаф, за портьеры, даже, крякнув и переломившись в доспехах, сунулся под кровать. Разогнувшись, доложил:

— Чисто!