Белая дорога

— Говорит, волки не дают покоя ни днем, ни ночью, а нас мало…

Гена пошел к Кадару. Тот готовился выехать в стадо. По тому, как быстро натягивал на ноги новые торбаза, сшитые из пестрых оленьих камусов, видно было, что он торопится. Это понравилось парню.

— Кадар, что случилось с матерью Миичээна?

— Она при смерти. Давно ведь болеет. Не знаешь разве?

— Надо срочно сообщить сыну.

— При чем тут мы? Есть руководство. Пусть оно и заботится. Пусть выделит Орану хорошую рацию. А я сказал, что никто из нас поехать не сможет. Сам знаешь, волков тут пропасть.

— У человека беда, разве так можно?!

— Адитов из поселка пошлет кого-нибудь.

— Из поселка? Но оттуда ведь далеко… А от нас рукой подать. Я съезжу.

— А волки?! А олени?!

— Об этом ты сам думай, на то и бригадир.

— Значит, поедешь?

— Какой вопрос — поеду, конечно.

— Самовольно? Я ведь не разрешаю. И управляющий тебя не просил.

— Думай как хочешь. А я поеду.

— Ну, смотри. За каждого оленя, которого волки затравят, отвечать будешь!

Незаметно, словно крадучись, сгущались сумерки. Небо темнело; еще недавно блеклые звезды загорались все ярче. Снег потускнел. Очертания деревьев расплывались в зыбком тумане. Голые скалы понуро притихли, будто прислушиваясь к дыханию наступающей ночи.

Упряжка шла по речной долине. Вдоль подножья правой горы чернел лес, который в темноте казался еще более густым и непролазным. А по левую сторону смутно белела голая скала. По берегам узкой реки, как старики в белых дохах, толпились кусты тальника со снежными шапками на макушках. Впереди, на расстоянии ружейного выстрела, темнел силуэт горбоносого мыса, за которым речка резко поворачивала направо, и дальше след нарт тянулся все время по льду. «За мысом дам оленям передохнуть, пусть поедят, похватают снегу. А там поеду быстрее», — подумал Гена. Совсем скоро место, где малая река впадает в главную реку здешнего края — Нэрилгэлкэн, что означает — река, богатая хариусом. Когда ее так назвали, Гена не знал, но предполагал, что название идет от далеких его сородичей. Река и вправду славится жирным и крупным хариусом. Оленеводы летом, проезжая мимо, обязательно тут останавливаются и ловят рыбу на ужин. Дело это несложное. Закинул удочку в том месте, где течение чуть замедленное, раза три подергал леску, а то и вовсе свободно пустил по течению, как тут же она резко натягивается, и рука чувствует приятную тяжесть клюнувшей рыбы. Двух-трех хариусов вполне достаточно для ужина. Зачем много ловить? Конечно, в поселке нашлись бы любители азартной рыбалки, но сюда не так-то просто добраться. Для этого нужно преодолеть на оленях несколько долгих, крутых перевалов с двумя ночевками. А на лошадях и вовсе не попадешь — больно круты подъемы и спуски по склонам скалистых гор. Где-то тут, говорят, кипит зимой сэйэм — незамерзающий водоем, а в нем кишмя кишат хариусы. Это рыбы-пленники. Площадь сэйэма всего несколько десятков квадратных метров. Хариусам деваться некуда — лови их сколько угодно. Эти места давно облюбовал Урэкчэнов и каждую осень, как только замерзнет река, приезжает сюда, берет рыбу, вывозит ее целыми нартами. Сам Гена ни разу тут не рыбачил.

Он посмотрел на небо и заметил, как постепенно светлеет край темного горизонта. «Луна начала опаздывать, кончается месяц. Скоро начнутся долгие полярные ночи», — подумал он, прислушиваясь к мерному перестуку легких копыт: тыс-тыс, тыс-тыс, — это музыка дороги. В сплошном морозном тумане, перемешанном с оленьим дыханием, сквозь тьму впереди белели кончики оленьих хвостов, а самих упряжных, как ни всматривайся, не видать.

Вот и мыс. Упряжка сравнялась с ним и побежала рядом, а затем начался поворот. И тут олени вдруг громко фыркнули, шарахнулись в сторону. Гена не удержался, слетел с нарты, и та перевернулась. Олени, дико хоркая, умчались в темноту, волоча по глубокому снегу опрокинутую нарту и чудом успевшего за нее ухватиться человека. «Чо-чо!» — отчаянно закричал он, выплевывая изо рта снег и пытаясь остановить оленей. «Нарту поломает!» Гена изо всех сил сжимал левой рукой негу[25], чтобы не выпустить. Но тут случилось то, чего он больше всего опасался. Рука вдруг ощутила необычайную легкость — это порвалась нега. Упряжка помчалась дальше и тут же скрылась в тумане…

Гена быстро вскочил и обернулся. Будто током ударило — он вздрогнул всем телом.

На повороте дороги, сгрудившись, стояли волки… Словно гирлянды огней, поблескивали в темноте их глаза. Сзади приближался к стае хромой, трехлапый волк…

— Мэтин Петрович, прошу прощения, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, — сказал сухощавый парень в модном джинсовом костюме, старательно разглаживая раскрытый пухлый блокнот. Это был корреспондент районной газеты Калистрат Сибиряков. Легким поворотом головы время от времени он откидывал назад длинные русые волосы, спадающие почти до плеч.

— Интервью? — усмехнулся Адитов, удивляясь про себя необычной спокойной голубизне его глаз.

— Да, с вашего позволения, — оживился Сибиряков.