— Кто знает, что дьявол затаил в сердце человеческом? — он негромко рассмеялся. — Дай мне уйти, грешник. Отойди в сторону, и я тоже отойду. Я невиновен в том, в чем меня обвиняют.
— Наша встреча окончена.
— Нет, она только началась. Ты помнишь, что наш общий друг сказал перед смертью, грешник? Помнишь слова Странника?
Я не ответил. Было много того, что угнетало меня в Фолкнере, и много того, чего я не понимал, но его осведомленность о событиях, о которых он не мог ничего знать, беспокоила меня больше всего. Каким-то неизвестным мне способом он вдохновил того, кто убил Сьюзен и Дженни, укрепив его на том пути, что был им выбран, на пути, который привел его к двери нашего дома.
— Неужели он ничего тебе не говорил про ад? Что вот то был ад, и мы побывали в нем. Он во многом заблуждался, порочный, несчастный человек, но насчет этого он был прав. Когда восставшие ангелы пали, их отправили именно туда. Они были сокрушены, лишены своей красоты и обречены скитаться сюда. Неужели ты не боишься ангелов тьмы, Паркер? А следовало бы. Им про тебя известно, и вскоре они начнут действовать против тебя. Все, что было до этого, — ерунда по сравнению с тем, что тебе предстоит. Перед ними я ничтожен — пехотинец, которого выслали вперед расчистить дорогу. То, что на тебя надвигается, — НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ СИЛЫ.
— Ты повредился рассудком.
— Нет, — прошептал Фолкнер, — я проклят за поражение, за неудачу, но ты будешь проклят вместе со мной за соучастие в этом. Они проклянут тебя. Они уже ждут.
Я потряс головой. Энсон, другие охранники, тюремные решетки и стены как-то растворились. Остались только старик и я, одурманенный. На моем лице выступил пот под влиянием исходящего от Фолкнера жара, словно я заразился от него.
— Не хочешь узнать, что он сказал, когда пришел ко мне? Не хочешь ли узнать о разговоре, результатом которого стала смерть твоих жены и дочурки? Неужели где-то в глубине себя тебе не хочется знать, о чем мы говорили?
Я прокашлялся. Когда я заговорил, слова, как будто усаженные гвоздями, раздирали мне горло:
— Ты даже не знал их.
Он засмеялся:
— А мне и не надо было знать. Но ты... О, мы говорили о тебе. Благодаря ему я пришел к пониманию тебя до такой степени, что ты сам так не понимаешь себя. В общем-то, я доволен, что у нас появилась эта возможность встретиться. Хотя... — его лицо потемнело, — мы оба заплатили высокую цену за то, что наши судьбы переплелись. Отступи сейчас от себя, от всего этого, и между нами исчезнет конфликт. Но, если пойдешь дальше, я не смогу предотвратить то, что может произойти.
— До свиданья.
Я сделал движение в сторону, но из-за столкновения с Энсоном оказался на таком расстоянии, что Фолкнеру удалось дотянуться и схватить меня за лацкан пиджака и притянуть меня к себе, воспользовавшись моим замешательством. Я инстинктивно повернул голову, мои губы разомкнулись в крике предупреждения.
И в этот момент Фолкнер плюнул мне в рот.
Пронеслось мгновение, прежде чем я понял, что произошло, и я бросился на него, а Энсон теперь уже вцепился в меня, оттаскивая от старика. К нам побежали другие охранники, и пока меня выводили, я все время пытался избавиться от вкуса его слюны во рту, а он продолжал завывать мне вслед:
— Это тебе подарок, Паркер! — кричал он. — Это мой дар тебе, чтобы и ты мог видеть то, что вижу я!
Я оттолкнул охранников, протер рот изнутри. Низко наклонив голову, я быстро пошел через помещение для отдыха, где из-за решеток меня провожали взгляды тех, кто, казалось, не может причинить вред ни себе, ни обществу. Если бы я шел с поднятой головой, а внимание мое сосредоточилось бы на чем-нибудь другом, а не на преподобном и том, что он только что сделал со мной, то, возможно, я бы заметил, что сутулый темноволосый карлик смотрит на меня более пристально, чем остальные. А когда я ушел, человек по имени Сайрус Найрн улыбнулся, его руки выпрямились, его пальцы зашевелились, образуя бесконечный поток слов, пока на него не взглянул охранник, и он замер, снова прижав руки к телу.
Охранник знал, что делает Сайрус, но не стал обращать на это внимания. В конце концов, Сайрус был глухонемым, а все глухонемые так делают.
Они передают знаки.
Я уже почти был у машины, когда расслышал за собой шелест гравия под чьими-то ногами. Это был Энсон. Он неловко переминался.
— Вы в порядке?
Я кивнул. В комнате охранников я взял у кого-то ополаскиватель и тщательно промыл рот, но у меня по-прежнему было такое чувство, что какая-то частица Фолкнера бродит внутри меня, заражая весь организм.
— То, что вы там услышали... — начал он.
— Твоя личная жизнь — твое дело. Меня это не касается, — прервал я его.
— То, о чем он говорил, это не совсем так, как выглядит на первый взгляд.
— Это всегда выглядит не так.
У него на шее появилась красная сыпь и стала быстро распространяться по лицу, как при кори.
— Ты что, шутки шутишь со мной?
— Я же сказал, это твое дело. У меня есть только один вопрос. Если боишься, можешь проверить, есть ли на мне «жучок».
Он минуту поразмышлял, потом приблизился.