Белая дорога

Тем временем, сам Алек из длинных берцовых козьих костей вырезал собственные, совершенно особенные отмычки. Такие они обычно применяли, когда было нужно открыть шкатулку с драгоценностями. Или книгу. Кость была достаточно крепким материалом, чтобы ею отжать пружину замка, и в то же время — не оставляла предательских царапин.

Так что за четыре вечера им удалось сделать всё необходимое.

На третий вечер Алек внезапно оказался с Акайеном наедине, ожидая, пока подойдут остальные. Алеку очень даже нравился этот человек. В нём было так много от Серегила!

Быть может именно поэтому он и решился задать ему несколько вопросов.

— Судя по тому, что говорит Серегил, вы не очень-то похожи с его отцом.

Акайен помолчал с минуту.

— Ну, Корит был старшим из сыновей, и более серьёзным по натуре. Видимо, потому он и стал кирнари. И он был очень хорошим кирнари. Он имел чутьё и подход к людям.

— Ко всем, кроме собственного сына?

— Быть может, если бы Корит был ещё жив, и Серегил рос бы под его присмотром, они пришли бы к взаимопониманию.

— Серегил говорил, что Вы для него как отец.

Акайен в ответ усмехнулся.

— Думаю, если бы он был моим сыном, он был бы совсем другим. Корит был очень строгим, очень ответственным. Я же пошёл в отца, и всегда предпочитал шутку. Корит же, он удался в нашу мать. Она и растила его как будущего кирнари, и он был избран ещё совсем юным. Однако, ты хотел узнать про Сергила. Его мать, Илия, была лучом, осветившим жизнь моего брата. Чудесная женщина. Если она смеялась, никто не мог устоять, все смеялись вместе с нею. Серегил не только внешность унаследовал от неё. Полагаю, если бы его жизнь сложилась иначе, сходство проявилось бы ещё сильнее.

— Как это печально, потерять мать до того, как успел узнать её, — грустно промолвил Алек.

Вот ещё одна вещь, что нас так роднит.

— Время, которое ауренфейская женщина вынашивает ребенка не идёт в сравнение с последующей его долгой жизнью, — пояснил Акайен. — Когда она носила Серегила, она была уже в слишком почтенном возрасте, и умерла, давая жизнь столь долгожданному для них обоих сыну, после четырех-то дочерей. Корит так и не простил себе этого.

— Но если такова правда, почему же он не любил Серегила, который так похож на неё?

— Серегил полагает, что отец считал его виновным в смерти матери. На самом деле Корит никогда так не думал, но как бы ни было, её не вернуть и сердце его так до конца и не исцелилось. То же самое было бы и с Серегилом, потеряй он тебя. Я это понял в первую же минуту, как только увидел вас обоих.

В эту минуту они услыхали голос Серегила и хохот Микама в ответ на какие-то его слова.

— Благодрю Вас, дядюшка, — сказал Алек, польщённый доверием Акайена. — Я люблю Серегила больше, чем это можно выразить словами. И обещаю вам, что всегда буду заботиться о нём.

Акайен в ответ скривился в улыбке, столь похожей на усмешку Серегила.

— Я знаю.

Когда с инструментами было покончено, Серегил, превратившись в белошвейку, занялс холщовыми футлярами с маленькими кармашками, чтобы удобно и компактно носить их с собой.

Оставшись наедине в их комнате, Серегил плотно свернул и перевязал один из комплектов и вручил его Алеку.

— Ну, теперь мы во всеоружии.

На следующий день пополудни за Алеком прислала Мидри, сообщив, что желает поговорить с ним. Наедине.

У неё был собственный домик в южной части кланового посёлка. Держа на бедре Себранна, Алек тихонько постучался к ней в дверь.

Очевидно, слуг в доме не имелось, ибо она самолично открыла ему.

— Ну и что застыл как истукан на пороге? Заходи, — приказала она немного резковато, однако при этом улыбаясь.

Гостиная была отведена под больничные койки, вязанки целебных трав и прочие снадобья её собственноручного приготовления. Она провела его в уютную комнатку с видом на долину. Он успел разглядеть и чистенькую кухню, через открытую дверь которой доносился аромат сладкой выпечки.

— Могу я взглянуть на раны, полученные тобой в Пленимаре? — спросила она.

Алек оттянул вниз горловину свой туники, показав едва заметные шрамы, оставленные на его груди и шее стрелами работорговцев.

Она пробежалась по ним пальцами, тщательно ощупав сквозь кожу его ключицы и горло.

— Не беспокоит, когда глотаешь или разговариваешь?

— Нет.

— Слабость в конечностях?

— Нет, я в полном порядке!

— Рада слышать это.

— Тогда что…

— Не торопи события, юный братишка. Это цивилизованный дом. Сначала выпьем-ка чаю.

И оставив его, она ушла в кухню.

Алек присел в кресло-качалку. Себранн же направился к окну и засмотрелся на цветочный сад, укрытый снегом.

Пару минут спустя вернулась Мидри. С подносом, на котором были дышащий паром чайник, кружки, сливочник и круглое блюдо со свежеиспечёнными ароматными печеньями.

Она водрузила поднос на небольшой столик, стоящий между его креслом-качалкой и другим, с примятым сиденьем, и налила им обоим чаю, сразу без всяких вопросов добавив туда сливки. Алек, отпив немного, был сильно рад этому: кипяток у неё был покруче, чем у её братца.

Она сунула в рот печенье.