Он стоял на дороге, уткнувшейся в стену пузыря. Гладкой и теплой, как доски пола деревенского дома в летнюю жару. Дорога была разрисована травами и лесной земляникой. По ней навстречу Проклу шел белобородый, слегка хмельной человек в белой рубахе навыпуск. На темной лысине его сидела бабочка. Когда человек подошел настолько близко, что можно было разглядеть расцветку ее крыльев, — пронзительно синие иконные глаза заглянули ему прямо в душу.
Прокл, поклонившись, поздоровался, не зная, как нужно вести себя в раю.
Старик был босым. Обе ноги были правыми.
— Здорово, коли не шутишь, — ответил хмельной ангел и почесал в недоумении затылок, вспугнув бабочку. — Вроде нездешний, а без нимба. Почему так?
Прокл поднял глаза, пытаясь разглядеть пространство над собственной головой, но, не обнаружив сияния, в смущении пожал плечами. Выходило, что в рай он попал не по правилам. Без оснований на то.
Старик между тем подошел к стенке пузыря за спиной Прокла и деловито попинал ее. Не обнаружив изъяна в ограде, он сказал:
— Оно и хорошо, что без нимба. Одна вонь от них да смрад. Иной зайдет, особенно из начальства, — веришь нет, дышать нечем. Будто болон жгут.
Старик прошел вдоль прозрачного забора влево, вправо, все общупал — нет дыры.
— Где проскочил-то? — спросил он наконец.
Прокл ткнул рукой в пространство, откуда тотчас же показалась худенькая ручка, испугавшая местного ангела.
— Эге, понятно, — сказал дед после недолгого размышления, — потому должно быть и проскочил, что без нимба. Был бы нимб — хрен бы ты проскочил.
Черты небесного жителя отдаленно напоминали Проклу старого пьяницу Митрича. Однако главная примета не совпадала. Одна из ног у ТОГО Митрича была деревянной. Это Прокл хорошо помнил, поскольку Митрич был ярым болельщиком «Целинника», и, когда команда проигрывала, он, по обыкновению хмельной, выскакивал на поле, пытаясь личным участием помочь в беде любимой команде. «Куда ты на деревяшке-то?» — пытались вразумить его земляки, изловив и выводя с поля. На что Митрич, подумав, отвечал: «Зато бутсов не надо. Гол не забью, так я этим заринцам все ноги переломаю». Несмотря на одноногость, был он человеком веселым, можно даже сказать оптимистом. Понятно, что частушка автора не имеет, но одну из них точно сочинил Митрич:
— Митрич? — спросил без особой надежды Прокл.
— Я за него, — охотно подтвердил предположение старик и прищурился, вглядываясь в лицо незнакомца. — Кто такой? Почему не знаю?
Прокл назвался.
— Проклуша! — не поверил своей радости Митрич, глаза его заслезились, и он раскрыл объятья.
— Где ж ты скитался, простая душа? — приговаривал он, тиская земляка железными крестьянскими лапами. — А я смотрю — что за чудо? Вроде и не местный, а без нимба. Сейчас редко кто без нимба там-то. Хороший человек, думаю, раз без нимба. Я же помню, Проклуша, как ты заринцам с самого центра плюху в девятку положил. Так сетка и затряслась. Ах, ты, землячок мой дорогой! Худо там-то пришлось? Худо, худо… Кому там хорошо-то сейчас? Ишь бородой-то похлеще меня зарос… Смотри-ка — седина в бороде. Ты ж еще молодой?
Давно уже Проклу так рад никто не был. Растрогался Прокл. Умилился. Губы так и заплясали. Мужик горе всегда стерпит, а вот на радость — слаб. Ой, слаб! Обильно потекли скупые мужские слезы. Как хорошо получилось, что первый встречный человек в раю оказался новостаровцем.
— Давно ты здесь, Митрич?
— Я то? — не понял земляк, — так и не уезжал я никуда из Новостаровки.
— Это — Новостаровка? — не поверил Митричу Прокл, разглядывая дрожащее через слезу чудо за спиной своего верного болельщика.
— Неужто там, в запузырье, о нас не слышал? — удивился и даже, кажется, слегка обиделся Митрич, отстраняя от себя земляка.
Прокл смутился и отрицательно покачал головой.
— Ну, Проклуша, долгая это история, — вдохновился Митрич, — такая это история, что без пузыря никак не разобраться.
С этими словами засунул он по локоть руку в карман штанов и, недолго пошаривши там, извлек початую бутылку, заткнутую луковицей, — тут тебе и выпить, тут тебе и чем закусить есть.
Митрич уселся прямо посреди разрисованной дороги и похлопал ладошкой по ее приятно теплой и шершавой поверхности, приглашая нежданного земляка для долгого задушевного разговора.
ЧАСТЬ 2
Дыра
Смотал Тритон Охломоныч бельевую веревку: решил все-таки после некоторого раздумья идти вешаться в Бабаев бор.
Дорога, конечно, неблизкая.
Удавиться, если срочно приспичило, можно и в сарае. Это да. Но уж слишком там пахло мышами и плесенью. Посинеешь в сумраке, а по тебе пауки ползают. Тьфу!
Да еще и сквозняки.
Куда как приятнее висеть в лесу. Прохладный ветерок тебя раскачивает. Травами пахнет, грибами. Листочки шуршат, птички поют, ветка слегка пружинит… Совсем другое дело!
Ты посмотри на него, барин какой! В сарае ему, видишь ли, западло вешаться.