Белая эмиграция в Китае и Монголии

Науменко стал быстро поправляться, но к нашему «бегству» из города он был еще слаб и не мог присоединиться к нам. Мы простились, и он обещал, что по выздоровлении найдет меня где-то… на Востоке. Живя уже в Харбине, он вдруг явился ко мне – встреча была обоюдно радостной. С тремя солдатами он устроился на работу на концессию на западной линии КВЖД, в районе Хингана. Однажды ночью хунхузы напали на них и всех вырезали. Царствие Небесное верному солдату Императорской армии и честному русскому человеку!

В эти тревожные дни из Читы подошел к Иркутску Отряд генерала Скипетрова{39} (выпуска 1904 г. из Виленского воен, училища, кавалер ордена Св. Георгия и Георгиевского оружия, 170 пех. Молодечненского полка), высланный генералом атаманом Семеновым для спасения Верховного правителя. В этот-то отряд мы решили «драпать» из города и впервые принять участие в огне на родной земле. Ночью, вооружившись всем, чем только могли, из одного беспризорного склада оружия, вопреки приказанию коменданта города генерал-майора Сычева{40} (амурского казака, перешедшего в Китае на службу к большевикам) никому не выходить из города, наш маленький «французский» отряд со случайно присоединившимися к нам несколькими офицерами разных частей прорвали оцепление Оренбургского военного училища и к полудню следующего дня свободно добрались до села Лиственичного (у выхода реки Ангары из озера Байкал на ее правом берегу). Со станции Байкал нам подали ледокол, и мы вступили в отряд. Все, что было в Иркутске, осталось во власти большевиков, быстро сменивших эсеров.

При подходе головных частей с броневыми поездами отряда генерала Скипетрова к Иркутску находившийся на станции генерал Жанен объявил этот район нейтральным, с угрозой открытия военных действий чешскими частями. Генерал Скипетров оттянул свои четыре бронепоезда под командой ротмистра Арчегова{41} (14 драг. Малороссийского полка) на ст. Мысовая к востоку от всех туннелей и приступил к исполнению секретного приказа адмирала Колчака – взрыву туннелей, дабы остановить бегство чешских эшелонов. Ровно в полдень чехи неожиданно напали на эшелоны отряда, вытянувшегося по разъездам железной дороги в районе туннелей, разоружили его и, заперев в тех же вагонах, приставили охрану из вооруженных рабочих Черемховских угольных копей и Иркутского железнодорожного депо. После 13 суток все чины отряда, под охраной японских солдат, в этих же составах были привезены в Читу.

По прибытии в Читу мы – офицеры – стали обивать пороги всевозможных штабов, прося, как нищие, милости, о приеме нас, кадровых и боевых офицеров, на службу. Не достигнув результатов, мы стали действовать поодиночке и каждый «по способности». Однажды я вошел в штаб Походного атамана (с отчаяния – к казакам) и подпер стенку в коридоре, рассматривая окружающее и соображая, в какую дверь постучаться.

На меня наконец обратил внимание проходивший генерал-майор и спросил: «Капитан, что Вы здесь делаете?» Я ответил: «Пришел наниматься, Ваше Превосходительство!» Он что-то удивленно промычал, пригласил в свой кабинет и стал расспрашивать обо мне. Когда он, видимо, удовлетворился полученными сведениями обо мне и мысленно составил аттестацию, сказал: «Я – генерал Акцинов{42}, представитель барона Унгерна при атамане, хотите к нему?» – «Хочу». – «А Вы что-нибудь уже слышали о нем?» – «Слышал и думаю, что как раз мне, как кадровому офицеру, и подобает быть у него». – «Приходите завтра получить предписание. К барону также едет подполковник князь Вяземский, получивший назначение помощником командира по строевой части 1-го конного полка». – «Покорно благодарю, Ваше Превосходительство, но должен напомнить, что я пехотный офицер». – «Ничего, важно Ваше желание служить у барона».

Много в этот день я услышал о бароне, когда стал специально собирать о нем сведения у офицеров и заснул с большой тревогой на сердце: «Что день грядущий мне готовит?» – в обстановке гражданской войны, в далекой холодной Сибири, в каком-то карикатурном внешнем обличии всех и всего, моей будущей службе в кавалерии (я знал только, что команды подаются не отрывисто, как в пехоте, а протяжно, дабы дошли до ума лошади, через сидящего на ней всадника), и все это покрывалось с «гаком» – личностью барона. Господи, благослови! И Господь услышал меня, благословил и направил.

Приехал я в Даурию в начале февраля 1920 г., явился в штаб дивизии, с некоторым трепетом вошел в кабинет барона и рапортовал ему о прибытии. Я встретился с пронизавшим меня до пят взглядом сильных глаз, который я выдержал, и сам упорно смотрел ему в глаза – этот долгий и молчаливый поединок решил на все будущее время мою судьбу. Я приобрел полное доверие у барона, не один раз доказавшего это на деле, особенно в одном, весьма тяжелом боевом положении на границе Монголии. Он приказал мне принять учебную сотню формируемого конного отряда, впоследствии переименованного в Конный полк.