– Нет! – Кордовин откинулся к спинке стула. – Не мастерская!.. Слишком напоминает его ранние вещи, какого-нибудь святого Бенедикта, – и порывисто подался вперед, упершись обеими ладонями в стол. – А даже если мастерская? В любом случае, его кисть здесь прошлась. Это жеясно, как день… Нояуверен, чтохолст – взгляни ещераз на выводы экспертизы – записан Самим. Слишком широкая, слишком свободная – его – манера в подмалевке.
– Да, но УФ показывает разновременность участков красочного слоя.
– Незначительную. Бог ты мой! Разве не бывает так, что, начав картину, художник оставляет ее и возвращается к ней спустя годы? Рентгенограмма-то указывает на единую индивидуальную манеру.
Им принесли заказ, но несколько минут ни тот, ни другой не притрагивались к еде. Кордовину казалось, что его приятель озабочен какой-то внезапной мыслью…
Наконец Бассо отложил фотографии и потянулся к хлебу.
– Заккарйя… Ты хочешь оставить его у себя? – заинтересованно спросил он, кивая на снимки.
– Неуверен. Признаться, у меня были кое-какие, весьма затратные планы… В то же время, не хотелось бы впопыхах загонять это полотно какому-нибудь аравийскому красавцу в смирительной рубашке поверх кальсон.
Бассо усмехнулся:
– Кстати, скоро в Абу Даби откроют филиалы «Лувра» и «Гуггенхайма»…
– Тем более не хочу…
Минуты три они ели в молчании. Несколько раз Бассо пальцем придвигал к себе ту или другую фотографию, продолжая ожесточенно жевать, словно прожевывал какие-то свои напряженные мысли.
– А почему, – наконец произнес он, – с какой стати ты решил, что это – святой Бенедикт? Атрибутика иконографии святого Бенедикта, это – помимо аббатского жезла – розги, ворон с куском хлеба в клюве и кубок, обвитый змеей.
– Возможно, у кого другого, но не у Трека, – упрямо заметил Кордовин, и сам этому своему упрямству подивился – интересно, чего это он уперся, какая разница, как этого парня назвать! – Вспомни его святого Бенедикта в Нрадо: простая черная сутана, жезл – ничего боле… Кроме того: картина в таком состоянии, что полное изображение покажет только расчистка.