Белая, как молоко, красная, как кровь

Бывают дни, когда моя комната, вернее сказать, Евродисней и Гардаленд [20] , вместе взятые, кажутся мне чердаком, заваленным всяким хламом. На кой чёрт сдалась тебе эта жизнь, если потом умрёшь?! И меня пугает то, что будет после смерти. И ещё больше страшит мысль – а вдруг там ничего нет? И пугает бог, он же всемогущий. И пугают зло и страдание. И пугает болезнь Беатриче. И мне страшно оставаться одному. И весь этот чёртов белый цвет…

И тогда звоню Нику, но Ник играет в футбол, и я не могу туда отправиться. И тогда звоню Сильвии, но Сильвии нет дома. Звоню ей на мобильник – он выключен. Шлю эсэмэску: «Позвони, когда сможешь».

Сильвия, могла бы ты приласкать меня, как в тот раз? Мне страшно, Сильвия. Меня всё чертовски страшит. Страшно, что не смогу сделать ничего хорошего в своей жизни. Страшно, что Беатриче умрёт. Страшно, что некому позвонить. Мне страшно, что покинешь меня.

Сижу в своей комнате, и кругом одно безмолвие. Никого, с кем можно было бы поговорить. Книги молчат, ещё и потому, что нет здесь никакого Мечтателя, который рассказал бы про них или убедил, что понравятся. Комиксы молчат, несмотря на все свои краски. Стереопроигрыватель молчит, потому что мне не хочется его включать. Компьютер молчит, потому что экран монитора – такой глубокий, что вмещает весь мир, – если посмотреть сбоку, тоненький. Спрашивается, как он может вмещать весь мир, всё это море, если такой плоский. Здесь всё сегодня безмолвствует. Но я не хочу убегать. Хочу выстоять. Сегодня в мою комнату волнами накатывает печаль. Пытаюсь остановить её. Заставляю смеяться. Выдерживаю несколько минут, потом меня снова охватывает страх, и я тону в океане одиночества.

Тону в какой-то совершенно белой пустыне – в бесконечно огромной белой звукоизолированной комнате, где не различить даже стен. Не понять, где верх, низ, право, лево… Воплю, но не издаю ни звука. Губы мои произносят лишь дурные слова. Сильвия, позвони мне, прошу тебя.

Когда просыпаюсь, уже четыре часа, страх куда-то отступил, просто потому, что я ещё не совсем пришёл в себя. Я на каком-то незнакомом острове. Пытаюсь найти что-нибудь, что помогло бы выжить. Постеры смотрят на меня со стен моей комнаты. Потом обнаруживаю письмо. Нужно отнести его Беатриче. Но встают две проблемы. Письмо слишком измято, как самое скверное моё сочинение, значит, нужно переписать, но не левой же рукой.

Вторая проблема в том, что я не знаю, где Беатриче – дома или в больнице. У первой задачи есть только одно решение: Сильвия. Диктую, и она пишет. Знаю, это не то же самое, как если бы сам написал, но у Сильвии красивый почерк, лучше моего. Вторая задача… тоже решается просто: Сильвия!

Не преувеличиваю ли я? Она позвонит Беатриче, спросит, где та находится, и я отнесу письмо и, может быть, даже поговорю с ней. Да, поговорю. Мне очень нужно это. Я должен рассказать ей про мечту, и, когда Беатриче поймёт, как необходимо мечтать, и согласится, что мечта – это наша судьба, она поправится, потому что мечты лечат любую болезнь, любое страдание. Мечты раскрашивают любой белый цвет.

Иду к Сильвии.