В душе пылает жуткая боль, и кажется, я мог бы воспламенить весь мир. А когда сижу дома, пламя бушует так, что у меня уже нет никаких сил. Иду к отцу в кабинет и твёрдо заявляю:
– Папа, хватит. Я понял. Блин! Но теперь хватит!
Он смотрит на меня и ничего не говорит. Молчит. Я спровоцировал его, я выругался, а он даже не ответил. Ну, кто же так реагирует на провокацию?
Хлопаю дверью и возвращаюсь к себе в комнату. Включаю музыку на всю катушку, так что звенят стёкла: пусть все слышат меня, и пусть никто не сможет поговорить со мной. Хочу замкнуться в этом шуме, потому что сегодня этот дом, где я живу, не мой дом. Начинает скулить Терминатор, как обычно в подобных случаях. Он всегда скулит, когда слышит музыку группы «Линкин Парк» и когда мама готовит курицу с красным перцем. В нём словно пробуждаются какие-то примитивные инстинкты или плохие воспоминания собачьего детства. Терминатор – странный пёс. Если мне предстоит реинкарнация, очень не хотелось бы превратиться в него. Интересно, кем был Терминатор в прошлой жизни?…
До предела вывожу звук, и похоже, стёкла в окнах сейчас разлетятся вдребезги, но мне нужно, чтобы меня услышали. Вдруг мама кричит:
– Лео, сделай тише, я не могу говорить по телефону!
Именно этого я и добивался, но она не понимает и думает, будто мне нравится слушать эту грёбаную музыку на полной громкости. А я всего лишь хочу заполнить своим шумом этот мир с затычками в ушках. Именно это мне и нужно.
Потом в комнату входит отец. Ничего не говорит. Я убавляю звук.
– Пойдём прогуляемся…
Он услышал меня. Мой отец услышал меня. Услышал то, что я действительно хотел сказать.Мы с ним ни о чём не говорили. Но рядом с папой я почти спокоен, мои сомнения по поводу всего и вся, похоже, улеглись. Мои раны меньше саднят. Папа, отец. Что нужно, чтобы стать отцом? Нужно прочитать уйму книг, родить хотя бы одного ребёнка и обладать силой, как у господа бога. Мне такое никогда не удастся.
Вот уже пять минут мы лежим рядом с закрытыми глазами в полнейшей тишине. Это Беатриче научила такой игре. Нужно помолчать несколько минут, закрыв глаза и рассматривая возникающие при этом краски. Время от времени мошенничаю и краем глаза посматриваю на Беатриче – она совсем близко, – сдерживая дыхание, чтобы она не услышала, как я поворачиваю голову.
– Не открывай глаза, – говорит она, будто подозревая что-то.
– Не открываю.
– Что видел?
– Ничего.
– Сосредоточься.
– А ты что видела? – любопытствую я.
– Всё, что у меня есть.
– Какого цвета?
– Красного.
– И что это?
– Любовь, которую мне дарят. Любовь – это всегда долг, поэтому она красного цвета.
Не понимаю. Мне не уразуметь того, что говорит Беатриче. Никогда.
– А ты, Лео, что видел?
– Белый цвет.
– С закрытыми глазами?
– С закрытыми глазами.
– И что же это?
– …
– Ну?
– Всё, чего у меня нет. Любовь – это всегда кредит, который не возвращают…
– Да перестань… – смеётся Беатриче и целует меня в щёку.
С сегодняшнего дня больше не умываюсь.