Я иду на конюшню, нахожу своего черно скакуна, которого достал из ледяных вод Озера снов. Проклятое место, на дне которого больше покойников, чем во всей моей армии. До сих пор помню, как они хватали меня за руки, хрипели и умоляли подарить им еще немного жизни. Разве это жизнь: существовать на грани забвения, зная, что упасть мешает лишь воля кукловода?
Я забрал коня и вдохнул в него немного своей собственной отравы. Потому что мне был нужен конь, но не нужны покойники.
Снова идет снег. Густой, пушистый, словно лебяжий пух. Я еду вперед, куда глаза глядят, но подальше от замка и от Мьёль. Надеюсь, где-то в этой стуже замерзнут и непрошенные воспоминания. А когда-нибудь и я вместе с ними.
Глава шестая: Мьёль
Тусклый солнечный свет проскальзывает в окно и скользит по моей щеке.
Я вскидываю руку, пытаюсь избавиться от теплой щекотки, но тщетно.
Сон испорчен. А ведь я впервые за долгое время по-настоящему спала. Не перекатывалась с бока на бок, не пряталась под одеялом, а просто спала: путешествовала во снах, хоть теперь вряд ли вспомню, о чем они были.
Ответ, как я оказалась в своей постели, слишком очевиден: я уснула в объятиях Раслера и в тот момент это казалось такой же естественной и правильной вещью на свете, как и снег зимой, и колючее глыбы льда в море. Сейчас я с трудом помню, о чем мы говорили, но определенно о всякой ерунде.
И еще мы целовались.
Я прикрыла лицо подушкой, пряча стыд от несуществующих наблюдателей. Он просил не разрушать его, я до сих пор слышу слабый обреченный шепот своего безумного мужа: «Не разрушай меня, Мьёль». Но мне не хотелось останавливаться. Я никогда так сильно ничего не желала, как его вчера. Возможно, он все-таки околдовал меня? Заключил мой бедный разум в ловушку своих своего сиреневого взгляда и теперь я на всю жизнь обречена существовать лишь для того, чтобы быть еще одной его послушной тенью?
Подушка летит прочь.
Я нехотя спускаю ноги с потели, морщусь и вместе с тем радуюсь холоду пола под босыми ступнями. Это отрезвляет. Вчера между мной и Раслером что-то произошло. Но это было вчера. А сегодня он снова стал Наследником костей, который, пусть и косвенно, повинен в смерти моего отца. И эту пропасть не перешагнуть и не перелететь.
Пузырек с ядом стоит на прикроватном столике, и я уверена, что туда его поставила не моя рука. Что ж, тем лучше. Пусть Раслер знает, что у него есть недоброжелатели.
Я прячу склянку в стол за миг до того, как в полуоткрытую дверь, словно вор, прокрадывается Ольфа. Она озирается по сторонам, как будто опасается, что мой безжалостный муж все еще здесь. Но тут же успокаивается и деловито срывает с кровати покрывало.
— Он лег с тобой? — спрашивает с прищуром.
— Это не твое дело, — отвечаю я. Странно, но я всегда считала няньку чуть ли ни единственным человеком в замке, которому не наплевать на меня. И даже испытывала к ней некоторую привязанность. Даже сейчас, если подумать, я могу вспомнить, как она ласково пела мне колыбельные и была рядом даже в самые черные дни моего прошлого. — Уходи, я сама оденусь.
Она пропускает мои слова мимо ушей, продолжает шарить взглядом по кровати.
— Ты должна была хоть палец порезать, чтобы не позорить всех нас, — шипит она и приближается ко мне, заставляя пятиться к стене. — Ты должна была сделать так, чтобы он был доволен. А потом исполнить волю Короля севера.
Я тянусь к шее в надежде найти там… что? Я не могу вспомнить, пальцы хватают пустоту, но я точно знаю, что раньше я носила оберег. Кажется, какую-то чудную заморскую монету с перламутровой пластиной в середине. Ее мне подарил Артур в день нашей помолвки. Тогда я была так счастлива, что придумала, будто эта вещица, которая кочевала от бедняка до богача, переплыла море и оказалась на шее северной принцессы, будет моим оберегом от всякого зла.
Но теперь ее нет. И мне до слез горько, что от тех дней у меня не осталось совсем ничего.
— Король севера — мой муж, — отвечаю я спокойно, расправляю плечи. Я больше не дурочка Мьёль, я та, кто носит корону, и не сомневаюсь, что муж одобрит принесение еще одной жертвы на алтарь его мертвой богине. Я готова пойти до конца, даже если это дорога в пропасть. — Не припоминаю, чтобы он давал мне приказание себя травить.
Ольфа пытается схватить меня, но я легко отмахиваюсь. У няньки сухие морщинисты руки: старая пожелтевшая кожа на скрипучих костях, и такие же уродливые узловатые пальцы. Левого нет — его отрезала моя сестра, когда Ольфа вопреки приказу отца украдкой принесла мне еду. Тогда я три дня сидела на одном черством кукурузном хлебе за провинность, которую теперь и не вспомню.
— Ты называешь узурпатора королем? — не унимается старуха.
У нее синюшные губы и белое, словно мел лицо. Голова выбрита наголо, но на плешивом черепе то тут, то там торчат пучки жесткой щетины. И чтобы хоть немного развлечься, я придумываю себе забаву: мысленно поливаю ее маслом и поджигаю. Боги, я почти слышу запах ее страдания. И он пьянит.