Белая королева для Наследника костей

Поворот. Короткий коридор ведет меня в зал, наполненный лунным светом, рассеянным через решетки. У стены я вижу неясную тень: руки, ноги. Короткие темные волосы и сверкающие, словно аметисты, сиреневые глаза выдают в нем нового Короля севера. Раслер обхватывает себя за голову, прижимается затылком к стене — и громко, как раненный волк, скулит. Воздух здесь наполнен пряной горечью страдания. Я отмахиваюсь от него, иду дальше — и замираю, когда Раслер, наконец, замечает мое присутствие.

Его лицо в этот момент — сосредоточение страдания и безумства. Что-то в его голове не дает покоя, потому что он продолжает остервенело сжимать ладонями виски. Он тяжело дышит, скалится в немой мольбе. Что-то в его лихорадочном взгляде словно кричит и молит: «Пожалуйста, Мьёль, не подходи».

Но я не могу стоят и смотреть, как он мучается. Мне нужна его боль, чтобы утопить в ней свою. Мне плевать, что я его ненавижу, потому что в эту секунду он единственное живое существо, с кем мне хочется быть. Потому что мы едины в нашем безумном страдании.

Я подхожу к нему, сажусь на пол. Плевать, что холодно. Я дую на свечу, и дурманящая дымка берет нас с Раслером в кольцо словно в клетку. Он пытается отодвинутся, пытается сдерживаться, чтобы не кричать, кусает губы до крови. Кажется, он готов убить меня, если я сделаю еще хоть движение в его сторону.

Но я делаю. Обхватываю его ладони своими и шепчу, как безумная:

— Раслер, это я. Пожалуйста, посмотри на меня. Я здесь, Раслер.

Он с трудом, но сосредотачивается на моем голосе, и уже не я, а мой безумный король ловит меня в силки своих глаз. Он так невозмутим днем, отрешен от всего живого. А сейчас я вижу брешь в его защите и мне начинает казаться, что под этой оболочкой прячется ранимая душа. Душа, которую кто-то разорвал в клочья. Или рвет до сих пор?

— Нет, — он пытается отстраниться, когда я хочу прижаться к нему, разделить свое тепло, ведь он такой холодный. — Пожалуйста, Мьёль…

— Раслер, Раслер. — Мне нравится перекатывать его имя на языке, как сладость, которая горчит.

Я остро нуждаюсь в нем. Здесь, в лунном полумраке и в тишине, мы больше не пленитель и жертва, не палач и приговоренный. Мы — два одиночества.

— Пожалуйста, Мьёль. — Он почти пытается уйти, но я уже проникла в его отчаяние, отравила собой, пусть он этого пока и не знает. — Не разрушай меня, моя королева…

Мгновение или два мы смотрим друг на друга, как будто пытаемся отыскать изъян.

А потом жадно впиваемся друг другу в губы, охватываем руками, сливаемся в громко стонущий от боли и желания клубок.

Глава пятая: Раслер

Она проникает в меня. Глубже и глубже, в самую черноту моей проклятой души.

Мне хочется сбежать, хочется найти хотя бы каплю противоядия от этой северной отравы, но я не могу. Потому что она странным образом выбивает боль из моей головы. Отголоски еще покалывают виски, но я почти не чувствую их, потому что каждая клетка моего тела сосредоточена на поцелуе.

Ее губы.

Мои губы.

Наше резкое хриплое дыхание и попытки стать еще ближе.

Она ничего не смыслит в поцелуях, я понял это еще в храме, когда отдал дань хотя бы одной из традиций. Она не знала, что делать, просто смотрела на меня и пыталась повторять. Ее невинность пьянит, как молодое ежевичное вино, одурманивает и вызывает необузданное желание повести Мьёль еще дальше. Ведь, дьявол, она моя законная жена!

Но в этом нет никакого смысла. В том, что мы делаем. Это дорога в один конец. Путь, на котором я скоро ее оставлю. Вижу ли я, что нравлюсь ей? Да, безусловно. Возможно, я не знал женщину в общепринятом смысле этого слова и, как сказал бы Рунн, бесконечно невинный придурок, но моего опыта достаточно, чтобы понимать — Мьёль тянется ко мне. Ненавидит и предпочла бы убить, чем терпеть рядом, но не может находиться в стороне. Для нее это в диковинку, и она вполне может думать, что начинает влюбляться. Но я-то знаю, что всему виной ее память. Мои силы тают с каждым днем, и я не знаю, сколько еще смогу держать взаперти ее память. Было бы несправедливо открыть ей вместо одной лжи — две.

Но… я не могу уйти. Мое тело словно в путах ее морозного запаха, ее отчаянной попытки забыться во мне, пусть она и думает, что все в точности наоборот.

— Мьёль… — шепчу я, медленно, но твердо отстраняясь от нее.

У моей королевы такой взгляд, что мое сердце вспыхивает. Голубая бездна, полная невысказанного «хочу» и «я тебя ненавижу!»

— Тебе лучше уйти.

Она не понимает. Моргает и пытается сдержать слезы. Лишь через мгновение я замечаю, что она отчаянно цепляется за края туники на груди, держит так сильно, что побелели костяшки пальцев.

А, в пламя все это!

Я падаю на спину, осторожно тяну на себя. Теургия сочится сквозь перчатки, отравленным туманом вспучивается на ладонях. Я знаю, что Мьёль больно, потому что и сам страдаю от этой боли, но сейчас физическое страдание не имеет никакого значения. Наши души пусты, и мы отчаянно нуждаемся в хотя бы толике простых человеческих чувств, чтобы заполнит их. Иначе пустота вырвется наружу и уничтожит то немногое, что осталось от физической оболочки.