Свои люди были у нас везде. В смысле не только свои, но и люди. В том числе несколько прикормленных учёных. Гилмор, человек, которому я доверил анализ, знал, что мы вампиры, но повязали его так крепко, что предательства я не опасался. Особей, что служили нам с открытыми глазами мы называли вассалами или ленниками, хотя каждый вкладывал в эти старинные понятия удобный ему смысл. Каким образом мотивировать человека хранить тайну и верность, опять же строго не предписывалось. Я предпочитал пряники, кнутом пользовался редко, поскольку поощрять было проще, чем наказывать. Палачество — утомительная работа.
— Результат будет через несколько часов, но и в своём анализе я практически уверен, хотя препарат, скорее всего, новый, неизвестный.
— И много там было таких отравленных приманок? — грозно вопросил Саторин.
Вошёл в роль диктатора — не сказать словами. Похоже корона ему жать не будет, если достанется, конечно. Немало дураков стремится воссесть на трон, чтобы им завидовали другие дураки, те, кому не пофартило. Вопреки суете, что свалилась на меня, злостно отвлекая от упоительного ничегонеделания, я едва не рассмеялся, но сдержал неуместное веселье. Надо играть свою роль. Почтительность, что я привычно демонстрировал, быстро сотрёт из воспоминаний Саторина моё неподобающее поведение в комиссии. Забудет уже к вечеру.
— Я обнаружил только одну. Прочие жертвы подозрений не вызвали. Впрочем, если и был там другой подсадной, результат мы узнаем достаточно быстро: на похороны пригласят, куда денутся.
У Саторина хищно блеснули глаза. Радовался, что кто-то из конкурентов успеет отойти в мир иной раньше, чем протянет завидущую лапу к короне. Милый мальчик мой работодатель. Иногда так надоедает его терпеть. Ну да я привык, в целом существую комфортно.
Невольно вспомнил девочку, с которой гулял на берегу моря. Интересно, как складывались бы наши с ней деловые отношения? Странный ребёнок: робкий, наивный и одновременно бесконечно уверенный в себе. А мои упырики, кстати, и забыли совсем, что посылали на разведки. Вполне могу промолчать. Искушение так и поступить мучило не слишком долго, всё же своё гнездо было дороже чужого, да и тайну хотелось выкинуть из головы. Хранить их — тоже ведь работа. Да, я слишком часто вспоминаю, что не сторонник трудовых усилий. Странно, как это делать ещё не устал.
— Твой противник на предстоящем поединке — молодая человеческая девочка из провинции, — сказал я.
Предыдущую тему мы ведь до получения результата анализов исчерпали. Шерил шевельнулась в кресле, резко сменив позу, сразу перестав напоминать милую светскую даму, превращаясь в злого зверя. Саторин вздёрнул подбородок, словно его ударили в челюсть. Получайте, кровососы мои, мните клыками то, что мозгами не сумели. Я скромно потупил взор.
— Ты уверен?
Голос у Шерил оказался с хрипотцой, словно она взволновалась, не простыла же в самом деле от горячей крови того юноши. Я на глупый вопрос не ответил. Саторин, казалось, размышлял. Я и не знал, что умеет — вот забава. Излагая коротко без эмоций добытые сведения, я наблюдал за ним, пытаясь предвидеть реакцию на происходящее. Куда мотыльнёт сгоряча наше сокровище не всегда удавалось постичь. Смеяться начнёт? Он же великий и могучий творец, что может противопоставить ему сопливая девчонка из глухой провинции?
Саторин улыбнулся. Странно так, криво, словно надел гримасу на всякий случай. Шерил беспокойно шелестнула юбками. Я не смотрел на неё и вообще не понимал, с какой стати ей-то переживать? Насколько я знал, денежек у неё запасено было с избытком: помимо работы на Саторина, она время от времени ловко облапошивала богатеньких дурачков и отправляла в свой бездонный карман их осиротевшие состояния.
— Это неприятно, — сказал мой господин и повелитель.
Я вдруг понял, что он напуган, только изо всех сил пытается скрыть это от нас с Шерил, и отвёл взгляд уже смущённо, а не ради того, чтобы посмеяться про себя над нелепостью нашего мира. Сам не отважного десятка и других не осуждаю за вполне простительную слабость, но большинство людей и бессмертных серьёзно относится к своему образу в глазах окружающих. Лучше лицемерить и лгать, чем искренне отмечать в человеке то, что он считает порочным.
— Это как-то даже нечестно! — сказал Саторин чуть увереннее, должно быть, отчасти взял себя в руки. — Моя победа окажется одновременно и позором.
Ага, а поражение — началом конца. Следовало бы озвучить и эту трепетную мысль, но Саторин был слишком потрясён, чтобы переварить её без трагический последствий для организма. Я промолчал.
— Ты прав, откажись, — тускло произнесла Шерил, что-то я её не узнавал сегодня. — Только слово скажи, а уж мы с Тачем сумеем провернуть это дельце, не потеряв ни денег, ни девственности.
А без Тача никак нельзя? Я устал. И не евши.
— Мы не можем! — возвысив голос заявил наш маг. — Контракт подписан и представление состоит уже через день. Оставьте меня!