Белая кость

— Сядь, — указал на кресло Платон Павлович и повторил с легким нажимом, видя, что Дмитрий не торопится выполнить его просьбу. — Сядь!

Сын сел на место и приготовился слушать. Но, к его удивлению, отец заговорил не о деньгах:

— Знаешь, Дима, оглядываясь назад, я признаю, что был излишне строг с вами. Можно было и побаловать… Но я искренне считал, что так будет лучше для вас, если вы рано начнете самостоятельную жизнь с малыми средствами. Сейчас я не знаю… Может, Даша права, и я должен был понять, что вы еще дети в тринадцать лет. Что скажешь? Имеете обиду на отца?

Дмитрий пожал плечами:

— Как вышло, так вышло. Знаешь, отец, для меня было потрясением, что ты выдал меня обществу за орехи. Я тогда считал, что ты меня предал… Как это так?! Меня, дворянина, выдать этим… Потом дошло: ты дал мне понять, что нет привилегий у преступника. Это был хороший урок.

Отец нагнулся к столу, открыл ключом один из ящиков и с заметным усилием вытащил оттуда шкатулку, искусно выточенную из камня и размером с хороший книжный том. Поставил ее на стол и придвинул к ней настольную лампу.

— Полгода назад у тебя здесь стояли свечи, — заметил Дмитрий, бросив только мимолетный взгляд на ларец.

— Благодаря Павлу у нас теперь и в подвале электричество, — говоря это, Платон Павлович вставил маленький ключик в замок шкатулки и открыл ее.

— Сокровища аббата Фариа, — произнес Дмитрий, скрывая за усмешкой восхищение. До этого он видел только небольшую часть сокровищ.

Восхищаться было чем: блестело золото, сверкали драгоценные камни колец, браслетов, сережек, брошей, диадем… Это было не многотысячное богатство, счет мог идти на десятки тысяч рублей.

Отец взял золотой с сердоликами браслет и мягко пропустил его между пальцев, укладывая обратно в ларец. С характерным для благородного металла тихим звуком, никак не напоминающим лязг железа, он лег обратно среди своих драгоценных сотоварищей.

— Это теперь твое, Дмитрий, — сказал он. — Твоя доля от нашего с Дашей наследства. Пусть она не равноценна Павловой, но уверяю тебя: она достаточно велика, чтобы ты считался богатым человеком и смог сделать хорошую партию. Надеюсь, ты в этом не сглупишь как твой брат. Бери, — он символически подтолкнул шкатулку к Дмитрию.

— А Павел знает о вашем решении? — Дмитрий указал на шкатулку.

— Павел все узнал после того, как задал вопрос, что тебе останется. Ира, естественно, нет. И не надо ей знать.

— И что я с этим буду делать?

— Это твое — делай что хочешь. — Отец посмотрел сыну в глаза, и Дмитрий понял, что не очень-то властен он над своими сокровищами.

Дело совсем не в том, что кто-то может запретить ему сделать подарок дорогой кокотке, что-то заложить в случае карточного проигрыша, просто продать для того, чтобы иметь деньги на цыган в «Яре»… Он может себе это позволить, но никогда не сделает, потому что это не только богатство, но память о предках — эти семейные реликвии должны передаваться из поколения в поколение. С ними расстаются только в случае жизненной необходимости, когда ситуация хватает за горло, и если пожадничаешь — погибель!

— Ты сам знаешь, папа, я ничего с этим не буду делать. С собой уж точно не возьму. Так что это ничего не меняет. Ты бы не держал эти цацки в столе — неровен час… Лучше всего какой-нибудь тайник иметь в доме. Чтобы только ты, мама, я и Паша. И все!

— Да, я скажу Павлу, — согласился отец, сознательно не упоминая невестку. — Больше никто знать не должен. Но это не все. Сколько тебе нужно будет, когда закончишь училище?

Дмитрий пожал плечами:

— Меня считают богатым в училище. Но юнкер — это одно. Порой синенькой на месяц хватает. А офицер — совсем другое.

— Можешь мне не говорить. Начнем с того, что квартира должна быть приличной. Ты ведь в первом десятке по учебе… Значит, при распределении как минимум губернский город достанется. А может, и Москва — гнездо старых дворянских родов… там надо соответствовать. Мы знаем твой характер: не мот, не игрок, не любитель «Яра», но… единственные белые перчатки сам стирать не должен — и не будешь! И не потому, что денщик… Нет! У тебя должно быть много белых перчаток. И на подарок барышне ты не должен и не будешь просить у старшего брата.

Дмитрий покраснел, вспомнив детскую историю. Ну, Павел, не удержался все же… Ладно, чего там вспоминать. Сколько лет назад это было. А отец продолжал, ничего не заметив, что было неудивительно, — настольная лампа не освещала лица Дмитрия.

— Каков месячный оклад у подпоручика?

— Сорок в месяц.

— Сорок?! При прожиточном минимуме в пятьдесят? В какой еще стране так издеваются над своими офицерами? Забыли изречение Наполеона, что народ, не желающий кормить свою армию, будет кормить чужую?

— Наполеон для нас, отец… Мы его до Парижа гнали, — Дмитрий усмехнулся.

— В общем, так! В январе мы положим на твой счет десять тысяч. И каждый год будем докладывать по три тысячи — распоряжайся ими по своему усмотрению. Если денег не хватит, обращайся либо ко мне, либо к матери. У Павла не проси. Деньги будут незамедлительно высланы.