Белая кость

В ста метрах от них еврейская семья возвращалась домой. Хава несмело дотронулась до своего мужа.

— Шимон, а вдруг он в самом деле казак? Пока еще не поздно.

Шимон оглядел своих женщин, ждавших его окончательного слова, и назидательно поднял вверх палец:

— Знайте, что на этой земле еще не родился такой казак, который знал бы молитву на языке наших праотцев Авраама, Исаака и Иакова — да будут благословенны их имена.

37

Ира его спасла, — думал Бекешев, пробираясь по лесу. Как все обернулось! Еврей и адреса не стал брать, и часы хотел вернуть — на кой черт они ему сдались в этом лесу. Навсегда он сохранит благодарность к этому народу и к ней… Но где же свои? Сколько еще идти, ползти, перебегать на коленях через каждое открытое место? Уже пушки гремят где-то сбоку и сзади… или только кажется? Сколько он уже прошел дозоров, гнезд, старых траншей — и русских, и немецких… Да где же наши, черт бы их побрал?! Надо быть внимательнее — обидно налететь на пулю в последний момент. Стоп!

Дмитрий упал на землю, на мгновение опередив выстрел.

— Эй! Как тебя там, мать твою?! Руки вверх! — услышал он прозвучавший как прекраснейшая музыка родной язык меньше чем в ста метрах впереди себя.

Вытащил из кармана серую тряпку, которой снабдил его Шимон, и замахал ею, надеясь, что в утреннем рассвете она сойдет за белую.

— Не стреляйте, братцы. Я свой… из плена бегу, — крикнул он.

— Руки-то подними, свой. А то пристрелим…

Штабс-капитан русской армии Дмитрий Платонович Бекешев встал с земли и впервые в жизни с удовольствием поднял вверх руки.

2004–2005

Нью-Йорк

В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «ВРЕМЯ»

ГОТОВИТСЯ К ВЫПУСКУ В СВЕТ ПРОДОЛЖЕНИЕ РОМАНА «БЕЛАЯ КОСТЬ»

Караев посмотрел на китель штабс-капитана и спросил:

— Браунинг под мышкой держишь?

— Заметно? — Бекешев машинально дотронулся до пуговицы.

— Нет. У меня-то глаз пристрелямши. Чего они не звонят, суки? Если что-то с девочкой — всех порешу и их главаря первого. Он у меня дальше двух шагов от камеры не пройдет.

— Ну они же, честное слово…

— Не надо, Дмитрий. Ты не знаешь, кто это. И не дай Бог тебе знать. Блатной мир — это закрытый орден, и чужих туда не пускают. Посторонний для этого мира — только фраер, асмодей, черт, штымп… да как настолько не обзывают. Это не я себя называю «битым фраером» — они. Потому что знают меня. Знают, что я не верю им и никогда не поверю — прокололся один раз. Все на этом! Для блатного это доблесть обмануть фраера, который, может, минуту назад ему жизнь спас. Это закон их мира, и нет там другого закона. Даже сосчитать невозможно, сколько сыскарей, полицейских и прочих попалось на их «честное слово вора». Для них дать такое слово и потом обмануть, растоптать клятву — это доблесть, тема для хвастовства. А я понял, что нет ничего страшнее их морали, и потому просто не верю! Подземный уголовный мир — это царство, где цель жизни — только жадное удовлетворение самых гнусных прихотей и страстей, где интересы — только скотские, даже хуже… зверь на такое неспособен, на что способен блатной. Поэтому все описания преступного мира — это вранье и вред для общества! Писателей туда на пушечный выстрел не подпустят. А вот лапшу навесить на уши писаке — это сколько угодно. И запомни, Дмитрий, блатные воры страшнее всего. Эти борются с обществом оружием подлости, лжи, коварства и обмана — и живут за наш счет! Блатному вору ничего не стоит при удобном случае распороть человеку живот и вытащенными из него кишками удавить еще кого-либо… Бывало такое, Дима, бывало…

Караев хотел еще что-то сказать, но звонок прервал его монолог. Он тут же снял трубку с рычажков и склонился над микрофоном:

— Алле?

Послушал немного и сказал:

— «Хуторок» подойдет. Марина с вами должна быть… Вот и побазлаем, когда я ее увижу. Все. В семь! — он бросил трубку на рычаг.

Бекешев кивнул, посмотрел на часы с кукушкой на стене.

— Минут через десять можно одеваться.

— И куда ты куда пойдешь в таком виде? — прищурился Караев.

— Туда! В «Хуторок». А без меня вы не пойдете, Вадим Петрович. Наговорили мне тут всяких ужасов и хотите, чтоб я вас одного отпустил?

— Конечно с тобой, — усмехнулся Караев. — Я один не потяну. Но дело в том, что офицеры в такие шалманы не ходят.

— А я и не подумал. Как же быть?

— Переодеться. Чего проще. Пошли со мной в кладовку, — приглашая, махнул рукой Вадим Петрович.

На вешалке висела самая разная одежда. Множество сословий собралось в этой темной комнате. Караев быстро перебирал тряпье.

— Крестьянин не пойдет — пристанут еще до входа, постараются обобрать. Поп — ты на попа похож, как я на лошадь. Путеец — это куда ни шло, но конкретно уж очень. Чиновник — к нему тоже всякая шпана слетается как мухи на говно. Приказчик — это еще ничего… ходят в этот шалман. Но тебе надо что попроще…