А однажды он проснулся еще затемно. Ничего не болело. Стал вспоминать… Да, длительная, однако, получилась командировка. Командировка в Газли! Она перевернула всю его жизнь. А впрочем, по времени… Поехал он еще в марте. Как всегда, шеф был очень ласков, рассказывал анекдоты из жизни работяг и все такое прочее… Значит, дело ясное, пахнет жареным. Вот он и поехал. Конечно, ни шеф, ни кто другой и вообразить не могли, что стрясется… В общем, недели две он лез из кожи, бился, налаживал оборудование, монтаж – и все напрасно, как оказалось! – только собрался назад, как – жахнуло! Началось это самое. «Это уже в апреле, в начале апреля. Если память тебе, Витя, не изменяет, 8 апреля во столько-то ноль-ноль по московскому времени, короче, под утро, когда ты в Газли спал в гостинице и даже Свету во сне не видел. С первого толчка ничего, однако, ни с гостиницей, ни с тобой не случилось, и – пошла твоя одиссея! Вместе с другими удалось тогда сделать многое, и, может быть, главное. После первого же толчка мощная компрессорная станция в Газли была остановлена. Это удача, большая удача! Потом ты вылетел на свой непосредственный объект… Потом… этот мальчишка… Господи, мальчишка-то жив или нет? Что с вертолетом, как бы узнать? Взлетел он вообще или так и не успел? А Кравцов?..» Вошла сестра мерить температуру.
– Сестрица, сегодня какое?
– Тсс!.. Не так громко, больной! Спят… Сегодня двадцатое.
– Спят! Все равно вы их будите. Спящим, что ли, градусник суете? – разозлился вдруг Виктор. – Выписывайте, я здоров.
– Я не выписываю. Обход будет, вот и скажите врачу… Рано вас еще выписывать.
– Ничего не рано. У меня же только голова, ушиб. Все прошло.
– Еще и контузия, шок. Врач решит, больной. Лежите тихо…
Ничего не попишешь, оставалось лежать тихо и ждать обхода. В конце концов, он всего две недели в больнице. Не так уж много. Особых повреждений нет. Пора в строй. Вот только обрит он теперь, как каторжник, да весь кумпол будет в зеленке или каких-нибудь наклейках. Как покажется таким дома? Жуть!
Хоть и со скандалом, но через три дня Виктор выписался. Купил в универмаге полотняную кепку и из Ташкента тут же вылетел в Газли, явился в штаб связи – в пяти километрах от разрушенного поселка; там в новеньком щитосборном домике ему указали, где, на какой «улице» сейчас действует его министерство. «Улицы» назывались, как гласили надписи на щитах: «Москва», «Новосибирск», «Ленинград», «Кемерово» – из этих городов прибыли в Газли стройотряды. В оперативном пункте Векшина ждала депеша – срочно вернуться в отдел для обеспечения связи и нужных мер. Шеф и все высшее руководство – на пострадавших объектах в Бухаре, Ташаузе, Чарджоу… Виктору предстояло вылететь в Москву… На поле, обогнув одну из палаток, он столкнулся с дядькой в защитной штурмовке, в шлеме, лицо знакомое… Радист!
– Седой! Жив! – радист тиснул в объятиях Виктора, глянул весело на его съехавшую кепку. – Обрили? А я в Ташкент лечу, хотел в госпиталь к тебе забежать. Значит, ты в порядке? Ну, молодец!
– В порядке. – Виктор отчего-то смутился. – А как там… все…
– Улетели… Потом и тебя прихватили, – радист заговорил тише. – Двоих, правда, там оставили…
– Кого?
– Миша погиб, помощник… Он, понимаешь, упал прямо на Кравцова. Кравцов невредим, сейчас в Бухаре, работает, А Миша… в общем…
– А второй кто?
– Сторож. Вгорячах забыли. Потом оказалось, он проспал землетрясение. Вот номер! – радист расхохотался. – Трещины прошли мимо, он дрых себе и не слышал.
– Ну, так не бывает же! – не поверил Виктор. – Трясло все-таки.
– И в вагоне трясет, а ты ведь спишь. Человек устал, чего особенного! Спал и не слышал. Потом еще и не верил нам, когда говорили про толчок… Вот такие пироги. Чего на свете не бывает! – заключил радист. – Спешишь? А то с тебя причитается…
– Да, домой лечу…
– Ну, давай, а то надо бы… – прищелкнул у горла пальцами радист. – Тебя, говорят, к награде представили.
Виктор не поверил – во второй раз: – Чего это ты…
– Ты же отличился, человека спас… Ладно, Седой, не скромничай, а выпьем в другой раз, – радист приобнял на прощание Виктора. – Я шучу. Сам спешу. Еще увидимся, пока!
Радист исчез за углом палатки.
…В самолете Виктор стеснялся снять свою полотняную кепку, чтобы утереть со лба пот, – голова была в пятнах зеленки, правда, ежик уже чуточку отрос, под комполка двадцатых годов. «Нет, скорее я на пожилого узбека теперь похож, – решил Виктор, глянув на себя в зеркало в туалете, – обритый, и морда вся дублено-коричневая от зноя… Светка меня не узнает»,
* * *
Прямо из аэровокзала он позвонил в отдел, Свете.
– Какую Свету? – резнуло незнакомым голоском. – А… помню, да она тут больше не работает.
– Как не работает? – он возмутился, «Может, не туда попал», – мелькнуло в мыслях,
– Погодите… Сейчас узнаю…
«Очевидно, новая сотрудница или из другого отдела, подменяет Зинаиду», – догадался Виктор.
Он стоял в плаще нараспашку возле телефона около выхода, сжимал вспотевшей ладонью трубку.