Белая лебеда

Ветер внезапно бросил в лицо клуб дыма, я задохнулся и словно растворился в тошнотворной гари, а когда открыл глаза, поразился новой картине: желтое солнце уже довольно высоко висело в белесом небе, в степи желтела высохшая трава, от норы к норе бегали суслики, и мне чудился их посвист. А вот прыгает тушканчик — живой трепещущий комочек.

Изрыгая мощные клубы дыма, паровоз споро махал дышлами, круто поворачивал на север.

С большой узловой станции Лихая пришлось ехать на тендере «кукушки», вымазался как черт угольной пылью. На другой день мама повела меня в магазин и купила туфли, рубашку и брюки.

В ту первую военную осень немцы не дошли до нашего города. Шахты не были взорваны. Жизнь быстро наладилась, открылись магазины, мастерские. Заработал и хлебозавод, на который мы с Димой и поступили: я — слесарем, а он — тестомесом.

Ина устроилась на шахту учетчицей, а Федор — в собес — писал заявления старушкам. По двадцать копеек за штуку.

Владимир и Ксения эвакуировались с заводом в Свердловск. Иван Петрович Кудрявый, Федоров отец, с частью шахтного оборудования уехал в Караганду. Ульяна Кирилловна тоже уехала с ним, а Федор остался. Почему остался? Дом стеречь?

2

Длинными зимними вечерами мы собирались у Федора. Работные люди, сами себе хозяева, при деньгах Вот так!

Крутили пластинки, играли в флирт, модную тогда игру. Карточки с вопросами и ответами составляли сами. Особенно они удавались мне. Без передышки я написал их несколько десятков.

Например, Ина протягивала мне карточку из плотной белой бумаги, которую мы доставали у знакомых студентов горного, и говорила: «Фиалка». А дальше я читал: «Почему ты такой сердитый?» Я отвечал: «Мимоза. Тебя интересуют веселые и легкомысленные?»

«Роза. Мне нравятся веселые, а не надутые».

«Трактор. Лучше искренность, а не лицемерие».

Этот «флирт» мог длиться бесконечно и, как нам казалось, помогал выяснять отношения без риска быть громогласно поднятым на смех.

На эти вечера уже приходили Зинка и Нинка. Я и не заметил, как они заневестились, уже строили ребятам глазки.

Нинка осаждала меня коварными вопросами.

«Волга. Неужели тебе нравится эта Му-у-у?»

И глазами показывала на Ину, стараясь при всех надерзить ей. Но Ина снисходительно посмеивалась и пробовала погладить Нинку по головке, как маленькую. Нинка взвизгивала от возмущения и убегала.

Иногда поздним вечером слышался сдвоенный гул немецкого самолета, все затихали, тут же выключался свет. Если близко рвались бомбы, девчата визжали и лезли под стол, а мы, парни, нервно смеялись.

Танька Гавриленкова стала удаляться с Ванькой Куксиным в темную боковую комнатушку и позволяла себя целовать. Это она и предложила играть в «чайник» На минуту выключался свет, в боковушку заходили парень и девушка, впопыхах натыкались друг на дружку, разыскивая табуретки, наконец садились спинами друг к другу, называли имена и целовались. Если кто ошибался, позорно выскакивал, а напарник выставлял из комнаты пустой чайник! Смеху и хохоту — верблюд на арбе не увезет!

Я тоже не удержался и пошел в боковушку, кто-то схватил меня в темноте, и девичий голосок страстно зашептал: «Кольча, любый мой… Ну, поцелуй… Пожалуйста… Меня еще никто, Кольча… Что же ты?..»

Нетрудно было догадаться, чей это писклявый голос, который и разочаровал меня и обозлил. Я схватил девушку за косички и подергал.

— Ах ты, соплюха! У тебя еще молоко на губах не обсохло… А ну, кыш!..

Я сильно хлопнул ее пониже спины. Нинка взвизгнула, обозвала меня битюгом, но не заплакала.

— Не сердись, ладно? — пожалел я девушку. — Подрасти немного…

— Правда? — повеселела Нинка. — Тогда будешь меня целовать?

Однажды к нам на вечеринку пришли ребята с соседней улицы: Петька Коноваленко, Радий Левченко и Ким Потапов. Они были под хмельком и принялись по углам тискать девушек. Андрюшка Касьянов пытался их приструнить, но Кудрявый обозвал комсорга ханжой, ободряюще подмигнул своим дружкам и выставил на стол трехлитровую бутыль донского. За пай угля он выменял у казаков бочонок вина. Ребята зацокали языками, и пошла разливанная, только стаканы подставляй.

— Ну, нет, так дело не пойдет! — отрезал Андрей и встал из-за стола. — Немцы под Москвой, а мы пить? Вы остаетесь, Октябрина, Дмитрий?

Ина пожала плечами и взглянула на Диму, а тот положил руку мне на плечо, и мы одновременно поднялись.

— Иди, иди, Кольча! — крикнул Федор срывающимся голосом. — Бросайся за Димкой… Он тебя в огонь заведет и глазом не моргнет!

— А ты, Федча, — медленно проговорил я, — не сдрейфишь, если они… Ну, если все-таки придут?..

— Чего их бояться? — странно усмехнулся Федор. — Я им ничего не сделал такого…

— Кольча у тебя не о том спросил, — жестко проговорил Дима. — Ты ведь всегда был недовольный… И в комсомол так и не вступил…

Федор поспешно схватил со стола стакан с вином и залпом опрокинул его в рот.

— Вон как ты все перевернул, Фанатик, — злобно проговорил Федор. — С друзьями выпить брезгуешь? Немцы под Москвой! Ну и что? Ложись теперь и помирай? Вино пить нельзя, а хлеб есть можно?

— Да ну тебя к шутам, — отмахнулся Дима, и мы вышли из дому.