Белая лебеда

Друзья обнялись. Радость от встречи и печаль воспоминаний. Чепрунов клял предателей.

— Рази угадаешь его загодя? Бывалыча, и по душам с ним балакаешь, вместях и хлеб сеешь и сено косишь, а пришли немцы — оборотнем оказался. Из-за старухи задержался я… Совсем обезножила. Ее так в кровати и запороли. У нас Петро и Семен на войне. Петро полковник, а Семен летчик. И кто продал? Сын соседа, Данька… Лентяй из лентяев… Едва немцы заявились, сразу в полицаи записался. Меня, подлюка, искал, да я подстерег его и тюкнул шкворнем…

Чепрунов пригласил отца в пещерку отобедать. На невысоком столике появились сало, вяленая рыба, хлеб…

— Богато живешь, — похвалил отец Чепрунова. — Заранее припасся?

— А то как же… Вот и тебе сгодилась пещерка. В какой уж раз… Три дня в углу яму рыл. Мешок муки приволок, ящик сала, рыбы… Мой дом немцы спалили…

Они помолчали. Отец обратил внимание на то, что пещерка была расширена, появились нары и печурка из листового железа.

По ночам разжигали печурку, кипятили чай и варили кулеш, а днем таились, прислушивались к крику галок и далекому лаю собак.

Началась зима. Дровишки доставали с трудом, собирали валежник в балке, рубили засохшие яблони и груши, а когда выпал снежок, старались не показываться в балке, чтобы не наследить.

В начале февраля за Доном послышалась канонада, и отец встрепенулся, засобирался.

— Куда, Авдеич? Убегуть немцы, тогда и вылезем..

— Негоже так, Чепрун. Меня робятки мои ждуть. Теперь надоть немцев с музыкой, понял, Чепрун, казак лихой? Вопрос исчерпан!

Глубокой ночью отец постучался в окно гавриленковского дома.

Гавриленков, поколебавшись, впустил отца, и тот улыбнулся чему-то своему. Значит, не ошибся в Гавриленкове.

— Не зажигай свет. Налей… Замерз в поле…

Отец выпил полстакана водки, присел за стол.

— Пушки гудять. Кто наступает?

Гавриленков поспешно зашептал:

— Разбили их под Сталинградом… Котел устроили. Три дня траур был… А счас они с Кавказа бегуть…

— Под Сталинградом? А что я говорил? То-то! Вопрос исчерпан!

— Просчитались немцы, Авдеич! А какая силища была!..

— Подавились они, понял? Теперь вот что… Как там мои?

— Все живы… Зинку выпороли в полиции, когда ты ушел. Она заместо Демьяновны пошла. Тут Жорка Проскуряков явился и сразу в полицаи, стервец! К немцам перебежал. Он-то и порол Зинку. Но и его кто-то подстерег в Красной балке. Нашли в омуте. Голова в воде, а ноги на берегу. Зачем пришел, Авдеич? Тебя же ищут!

— Ладноть! Скажи моей Демьяновне, как-нибудь загляну. А счас пойду. За то, что пустил посередь ночи, спасибо. Не испугался.

Гавриленков облегченно вздохнул и услужливо засуетился.

— Немцы-то от вас ушли… И госпиталь в школе свернули… А на «Новой» такое творится! Днем и ночью гонють и гонють туда людей…

Отец пришел домой на третью ночь. Мама истопила печь, он искупался и хорошо выспался. Когда стемнело, ушел через гавриленковскии двор и наскочил на полицаев под Цыгановкой. Пытался бежать, но полицаи скрутили и отвели на «Новую».

Все постройки шахты были забиты людьми. В холодной кирпичной сортировочной, в бане, в нарядной, в мастерской, на складе — всюду, где была крыша, на соломе и на разном тряпье, а то и на голых досках или прямо на земле сидели и лежали люди. Уже много дней люди ничего не ели и только пили воду из ручья, бегущего из-под террикона. Всех, кто осмелился подойти к лагерю с куском хлеба для заключенных, пулеметным огнем загоняли за колючую проволоку и тут же бросали в шахту.

Двойным рядом колючей проволоки обнесли немцы постройки шахты, а по углам сколотили вышки, на которых день и ночь дежурили часовые с пулеметами. В лагерь пригоняли людей, задержанных без аусвайса, приводили арестованных по доносам…

…Когда я вернулся домой, Зинаида рассказывала со слезами:

— По ночам мы с мамой забирались на печку, чтобы не слышать криков и стонов… По чугунке стучали колеса, а в вагонах кричали люди… В Германию увозили самых здоровых. Так им еще повезло… Была надежда, что останутся в живых и вернутся домой, а вот стариков, больных и детей (какой же это ужас!) бросали в шахту… Били прикладами, стреляли в затылок, а то живыми спихивали.

Ты даже представить не можешь, Кольча, какого мы страха натерпелись!..

Целыми днями Зина сидела на чердаке и в щелку видела, как немцы гнали людей по лестнице в надстройку к стволу. Она не знала, что отца уже не было в живых. Старого Кондырева Егора Авдеевича, руководителя диверсионно-подпольной группы и еще несколько человек, схваченных накануне, повели сразу к стволу, возле которого немцы прикладами и стрельбой вверх собрали изрядную толпу людей.